Читать книгу - "Быть драконом - Андрей Стерхов"

— А ты как думаешь! — фыркнула она.

— Думаю, да.

— Конечно, холодно.

— Это радует. Двустороннюю пневмонию схватишь, глядишь, в следующий раз думать будешь, прежде чем на дракона кидаться.

Она не поленилась, нашла под ногами корягу и запустила мне в голову. И ведь попала зараза. Хорошо ещё, что не камнем каким.

«Пьера де Ланкре на неё нет, — подумал я, потирая ушибленное место. — Его или какого-нибудь другого демонолога тире молотобойца, способного в охотку насобирать дровишек для очистительного костра».

— Получил? — позлорадствовала ведьма.

— Получил, — признался я, а потом без всякого перехода спросил о том, о чём давно хотел спросить: — Скажи, душа моя, ты на самом деле собиралась меня испепелить?

— А то!

— Зачем?

— Потому что гад!

Не нужно прожить мои четыреста пятьдесят восемь, чтобы заметить, что на вопрос «зачем» женщины чаще всего отвечают «потому что», а на вопрос «почему» — «для того, чтобы». Они не отличают причину от цели. Мне иногда кажется, что ни цели, ни причины в их алогичном мире не существует вовсе, а существует только немотивированный порыв. И как раз вот этот вот порыв заставляет их совершать необдуманные поступки. Совершать во что бы то ни стало. И совершать без оглядки. Неважно, по какой причине. Безразлично, с какой целью. Вывод: порыв — вот настоящее имя всякой женщины, и поэтому лучше их не злить. Хотя бы по пустякам.

Какое-то время мы шли молча. Тропа поначалу тянулась вдоль оврага, по дну которого журчал невидимый, скрытый за густыми зарослями и ночным туманом, ручей. Оттуда, снизу, душевно тянуло сырыми гнилушками, мокрой травой и спелыми мухоморами. Но потом тропа стала всё дальше и дальше уходить от оврага, запетляла и потянулась на сопку. Идти стало трудней. Альбина заныла:

— Куда ведёшь ты меня, проклятый старик?

— На Кудыкину Гору, — съехидничал я. — А ты хотела бы на Лысую? Так не время ещё. До шабаша — о-го-го ещё сколько.

— Сусанин чёртов, — проворчала ведьма, а потом не с того не с сего гаркнула: — Споткнись!

В тот же миг я зацепился за корягу и полетел на землю.

Ничего я Альбине на это не сказал. Молча поднялся, отряхнул от хвойных иголок джинсы и не выдержал — расхохотался в голос. Мой громкий смех вспугнул дремавшую в кустах ночную птицу, спросонья она недовольно ухнула и взметнулась к вершинам мохнатых сосен. А потом долго-долго пересекала, заваливаясь на левое крыло, огромный диск луны.

— Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним, — ни к селу ни к городу сказала ведьма, проводив птицу взглядом.

— Последнего некому будет рассмешить, — сказал я ей в пику и — вперёд, босота! — вновь потопал за ниткой лунного света, что блестела на мокрой траве. Я сам себе напоминал в те минуты Ивана-дурака, лихо шагающего за известным клубком. Всё то же самое. Те же вёрсты, звёзды и репей, только у меня при себе ещё и Яга имелась. Баба вздорная.

Вяло переругиваясь, мы прошли ещё километра четыре, прежде чем приметили мерцающий сквозь ветви огонёк.

— Дом лесничего? — предположила Альбина.

— Возможно, — пожал я плечами. — А может, охотничья заимка или лыжная база.

Но оказалось ни то, ни другое и ни третье. Мы вышли немного-немало к пионерскому лагерю, во всяком случае, так утверждала табличка на входе. Там прямо так и было выведено местами облупившейся голубой краской: «Пионерский лагерь „Юный авиатор“». Поскольку всегда считал себя в некотором смысле авиатором, я счёл это название за добрый знак.

Честно говоря, трудно было угадать в представших нашему взору строениях детский лагерь, ибо царила вокруг мерзость запустения. Бросалась в глаза, что доски трёхметрового забора черны, что на двух из трёх гаражных боксах отсутствуют створки ворот, что крыша пищеблока наполовину разобрана, что окна и двери отрядных бараков заколочены горбылём, а флагшток на центральной линейке загнут в букву «Г», отчего похож на виселицу. Полный и окончательный аут. Как говорится, райком закрыт, все ушли на фондовую биржу. Только возле административного корпуса — о, чудо! — горел одинокий фонарь. Под фонарём, в круге тусклого света стоял тёмно-фиолетовый «лексус». Я не поверил своим глазам. Стянул очки, протёр глаза. Да, точно — «лексус».

Не знаю, что меня больше удивило — «лексус» посреди тайги или то обстоятельство, что силовой кабель не сдан на пункт приёма лома и запитан. Пожалуй, последнее больше.

— Стой, где стоишь, — приказал я Альбине и, оставив её на крыльце бывшей столовой под жестяным плакатом «Хлеба к обеду в меру бери, хлеб — драгоценность, им не сори», пошёл в разведку.

— Иди, зверь, — кинула мне ведьма в спину. — Иди, но учти — я чую кровь.

Ломиться с парадного входа я не стал, решил посмотреть, что тут к чему, не обнаруживая себя. Осторожничал по двум причинам. Во-первых, «лексус» на территории заброшенного пионерского лагеря выглядел, по меньшей мере, дико. А во-вторых — напрягли последние слова ведьмы. Поэтому так.

Подошёл к зданию с тыла: обогнул деревянный клозет «для персонала» и прокрался вдоль забора. Всё пространство между забором и стеной корпуса заросло багульником, кусты были плотными, но я пробился. Свет горел только в одном из шести окон, туда и заглянул.

Штора за окном была сдвинута на одну сторону и не мешала видеть, что в разгромленном мародёрами кабинете то ли начальника лагеря, то ли старшего пионервожатого находятся четверо: три реальных пацана быковатого вида в чёрных кожанках и разбитная долговязая девица в белом джинсовом костюме.

Двое парней и девица сидели за столом и азартно резались в карты. Шестёрки, дамы и тузы так и летали с трёх сторон на бронированный чемоданчик, лежащий посреди стола. Помимо того на столе лежали стволы. Ровно три ствола. По одному на брата. С учётом того, конечно, что один брат был сестрой.

Ещё один чисто конкретный пацан, самый здоровый из всех, сидел на табурете почти у самого окна. Если бы не было между нами грязного стекла, составленного из двух половинок, я, пожалуй, смог бы дотянуться и отвесить фофан с прицепом по бритому, переходящему в толстые складки, затылку.

Сдвинувшись чуть в сторону и встав на выступ цоколя, я обнаружил, что здоровяк смотрит кино с экрана портативного DVD-проигрывателя. Фильм я узнал. Причём, сразу. У парня оказался неплохой вкус, смотрел он «Затойчи» Такеши Китано. Как раз шёл эпизод первой встречи ронина и Слепого Ичи. Это там, где они такие стоят в кабаке напротив друг друга и ронин говорит: «Я вижу, ты непрост», а Ичи отвечает: «И от тебя кровью пахнет». Правильный фильм. Я семь раз смотрел. Может быть, поэтому с теплотой подумал о культурно-эстетических предпочтениях этого неизвестного мне братка. Так прямо и подумал: «Зачёт». И решил, что смогу с ним договориться. Рыбак рыбака чует издалека и если что, завсегда поможет на червяка плюнуть. Даже если один рыбак робин гуд по жизни, а другой дракон по рождению — всё равно. Разве правильные мужчины обращают внимание на такие пустяки? Нет, конечно. Кто без недостатков?