Читать книгу - "Первый отряд. Истина - Анна Старобинец"

НИКА

Если от остановки трамвая идти к улице Штайнплаттенвег через парк Платнерсберг по асфальтированной ровной дорожке, то над головой будет больное баварское небо, покрытое фиолетовыми гематомами туч, по левую руку — целый луг одуванчиков, а по правую — несколько очень старых дубов. На установленном на обочине стенде можно прочесть, что три образчика quercus rоbur, или дуба черешчатого, Произрастают на этом вот месте уже четыреста лет.

У них нет сердцевин — вдоль стволов от корней к кронам тянутся широкие черные щели. А внутри пустота, лишь на самом дне — груды старых подгнивших листьев, улитки и беличьи гнезда. Словно кто-то — патологоанатом-безумец или уставший ведать своей доли в сделке. Нечистый — расковырял их тела и выгрыз бессмертную душу. А тела продолжили жить, гонять сок, ткнуть к небу зеленые сочные листья… видели войны, последняя из которых сожгла их город дотла, они видели всадников с факелами и солдат с автоматами. Они слышали рев самолетов, видели бомбы и хвосты черного дыма, они слышали гром, они видели сотни сияющих молний… Последнюю из них — только что.

Набухшее небо лопается дождем, как гнойник.

Вероятность того, что за четыре столетия дуб черешчатый так или иначе погибнет в огне, высока. У дуба в тысячу раз больше шансов сгореть, чем, например, у дельфина.

Черноморская афалина — мужская особь — живет всего двадцать пять лет, причем все эти годы проводит в воде, какое уж тут может быть пламя…

Тем не менее, черешчатые дубы до сих пор стоят в Нюрнбергском парке. А Амиго погиб в севастопольком дельфинарии при пожаре. Из положенных ему двадцати пяти лет он прожил только пять. В восемьдесят раз меньше, чем выпотрошенный quercus robur.

В дельфинариях бывают пожары. Очень редко — но все же. Афалины задыхаются в дыме, и выпрыгивают из воды, и сгорают живьем… И никто в этом не виноват, я готова поверить. Так бывает — как говорится, shit happens.

В экспериментальных интернатах для детей-сирот бывают несчастья. Дети-сироты умирают, бывает, все в один день. Умирают естественной смертью — и винить в этом, в сущности, некого. Так бывает, наверное.

Но не бывает и того, и другого.

Закон парных случаев предполагает виновного, если это случаи смерти.

— Хочу маленький красный мяч. Там, куда хочешь уехать, есть этот мяч?

— Да, конечно.

— Ты мне его хочешь забрать?

— Не забрать, а купить, Амиго.

— Ты мне его хочешь купить?

— Обязательно. Я куплю тебе такой мяч.

— Спасибо, Ника! Спасибо тебя. И спасибо меня.

Маленький красный мяч я уже купила. Но мне некому его подарить, и я кидаю его прямо в полое дубовое тело — как в тайник. Как в пустую могилу, ждущую своего мертвеца.

Мой красный мяч наверняка найдет какой-нибудь радостный пес. Или ребенок, притаившийся в стволе старого дуба во время игры в прятки…

Черешчатый дуб очень стар. Но если в него не попадет молниями вполне способен пережить и пса, и ребенка. У него в запасе еще лет пятьдесят — сто.

Как говорится в одном посредственном фильме, «когда ты встречаешь старика, думай не о том, что он скоро умрет, а о том, что он выжил».