Читать книгу - "Ведьмина звезда. Последний из Лейрингов - Елизавета Дворецкая"

Хлейна значительно кивнула, и в ее глазах явственно светился восторг. Но причина его была не та, что думал собеседник: она радовалась, что Фримод задает опасные вопросы так обтекаемо и она может соглашаться, ничего при этом не обещая.

– Любая женщина будет гордиться таким мужем! – подтвердила она, отведя глаза.

Фримод ярл мог думать, что она смущена, а Хлейна прятала глаза и с ними то удивительное обстоятельство, что сама-то она исключена из числа этих «любых» женщин. Фримод ярл, предмет пылких вздохов всех женщин округи, казался ей скучен. Да, он знатен, доблестен, красив и не глуп, нрав его открыт, весел и дружелюбен, и со своей первой женой он обращался хорошо, громко восхвалял ее достоинства на всех пирах и заваливал ее подарками, и был сокрушен, когда она, бедняжка, умерла родами. Хлейне тогда сравнялось всего шестнадцать, но она быстро поняла, что именно ею-то славный ярл и задумал когда-нибудь в будущем возместить свою потерю. Она гордилась, вернее, тщеславилась этой победой, давшейся без труда, но о свадьбе как о естественном следствии подобной победы никогда не думала. Видеть многочисленные знаки пылкой любви со стороны Фримода ярла ей было забавно, но не радостно – разница гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. Фримод ярл весь на поверхности со всеми своими желаниями, мыслями и мечтами. Он не дразнил ее любопытства, не будил воображения. В него не будешь вглядываться, гадая, какие порывы и желания таятся в глубине его души…

В памяти Хлейны мелькнули синие глаза, изломленные черные брови, худощавое лицо, за которым угадывается внутренняя сосредоточенность на цели размером во всю жизнь. И ей нестерпимо захотелось снова к нему, к Хагиру сыну Халькеля, как будто рядом с ним было ее единственное настоящее место, а в других она не могла жить и дышать.

– Так значит, нам ничто не мешает справить свадьбу? – оживленно, с уверенной радостью воскликнул Фримод, так быстро перейдя от общего к частному, что Хлейна вздрогнула.

Ах, как некстати! Что-то ответить… Чтобы не оттолкнуть его и не охладить жажду подвига, но и не солгать. Гельд вчера сказал ей: не обещай больше, чем можешь исполнить. Это предупреждение запомнилось ей, и она не хотела его нарушить и ради Гельда, и ради того чувства, которое привело ее сюда. Если она хочет, чтобы Фрейя помогла ее любви, она не должна вызывать гнев богини, обманывая любовь другого.

– Думается мне… – Хлейна повернулась лицом к березе и принялась водить пальцем по влажной от росы белой коре, гладкой, как щечка ребенка. Морщинки на кончиках пальцев от этого становились белыми, как будто палец побывал в муке. – Думается мне, что без согласия твоей матери мое согласие не много будет стоить.

– Я… пробовал говорить с ней, – сознался Фримод ярл. Воспоминание о препятствии охладило его радость и даже несколько смутило. Он не раз пробовал намекать матери на свое желание жениться на Хлейне, но фру Гейрхильда упрямо не желала понимать намеков, приводя сына в огорчение и даже в недоумение. С какой стати собственная мать противится такому хорошему делу? – Было бы лучше, если бы ты поговорила сама. Она ни в чем тебе не отказывает.

– Отказывает, – поправила Хлейна. – Она не хочет сказать мне, кто я такая. Она даже Гельду запретила говорить мне об этом. И похоже, все упирается в мое рождение.

– Мне все равно. – Фримод мотнул головой. Первая жена оставила ему сына и наследника безусловно благородной крови, которому сейчас уже исполнилось пять лет, и в дальнейшем он мог распоряжаться собой, ни на кого не оглядываясь. – Если ты сама захочешь…

– Ты ослушаешься матери? – Хлейна глянула на него, подняв брови, отчасти задорно, отчасти недоверчиво. Мысль об этом ее позабавила, но большого доверия не вызвала. – Я не хотела бы стать причиной вашей ссоры. Но чем больше ты прославишься, тем меньше права у нее будет мешать тому, чего ты хочешь…

– Хлейна! – Обрадованный Фримод протянул к ней руки и хотел обнять, но она снова отступила назад, мягко, как кошка, и ее большие глаза насмешливо предостерегали: не забывайся, все еще впереди!

– Хлейна! – В знак покорности Фримод сжал руки за спиной, но его оживленное лицо и радостно блестящие глаза отражали уверенность в будущем и скором счастье. – Скажи мне только: ты этого хочешь? Скажи мне, и я все сделаю ради тебя! И ни оборотни, ни мать мне не помешают! Я не мальчик! Скажи мне только: ты этого хочешь?

– Я хочу… – Хлейна прислонилась лбом к коре березы и закрыла глаза, словно советуясь с деревом.

Нет советчика лучше чистой белой березы. В ней – свет, проясняющий мысли и желания смущенной души. Она поможет понять, чего ты хочешь, и даст сил для нового дела, но… Намерения твои должны быть чисты и честны. Оставь все то, что изжило себя, и она укажет тебе новый путь. Внутренний свет…

Прижимаясь лбом к гладкому кусочку коры между черными глазками, вдыхая тонкий, жестковатый запах березы, Хлейна всматривалась в глубины своей души, и оттуда на нее смотрело лицо Хагира – такое ясное и четкое, как будто он стоял перед ней и глядел на нее, как вчера на пиру – с недоверчивым восторгом. И в душе ее стало так тепло, такое горячее, живое счастье затопило грудь, что Хлейна крепко обняла березу обеими руками, как лучшего друга, как залог будущего счастья.

– Я слышу… я чувствую… дыхание любви, – не открывая глаз, прошептала она, и Фримод вытянул шею, стараясь разобрать ее слова. Но она обращалась не к Фримоду, а к самой Фрейе, что смотрела на нее из небесных палат. – Я хочу, чтобы моя любовь изменила мою жизнь, оживила меня и принесла нам счастье – мне и тому, кого я люблю… И я ничего не побоюсь, ничего не пожалею ради моей любви.

Сказав это, Хлейна оторвалась от березы, шагнула прочь и вдруг побежала со всех ног в глубину березняка. Она сказала правду, правду о себе, и если кто-то не так ее понял, то сам виноват! Ей хотелось побыть наедине с землей, с ветром, с шепчущими деревьями. Грудь Хлейны была полна могучего, свежего, прохладного ветра, ее переполняла сила, от которой хотелось бежать и бежать, едва касаясь ногами высокой травы; березы вставали на ее пути, но она пробегала мимо, а они, бессильные догнать, тянули руки-крылья ей вслед. Она летела через священную рощу, не боясь помять траву и задеть ветки: разве могут боги рассердиться на нее сейчас, когда в ней – дух самих богов, Бальдра и Фрейи? Она бежала, не помня себя, как будто только бег был ее естественным состоянием, ее несла волна нечеловеческой мощи, сходной с мощью ветра: мягкой, неуловимой, но проникающей в малую щелочку. Она ощущала родство со всем тем, что живет лишь в движении – облаками в небе, морскими волнами, ручьями, бегущими к морю, соком под древесной корой…

Она хотела убежать от невольного обмана, и он ее не догнал; она забыла и Фримода ярла, и Гейрхильду, и Гельда, и даже Хагира. Она не помнила рода человеческого, она была как та ольха, из которой богам еще только предстоит сделать первую женщину. Нет, она – тот дух, который Одину, Локи и Хёниру только предстоит поймать и вдохнуть в древесное тело, что бессильно лежит на морском песке, и тогда дерево станет женщиной, первой на земле женщиной, земным подобием Фрейи, способной любить и быть любимой…[12]