Читать книгу - "Место в Мозаике (сборник) - Алексей К. Смирнов"

– По-моему, вы всем так говорите, – Антон натянуто усмехнулся.

– Только тем, кто заполнил анкету, – рассмеялся Ферт и, как и обещал, разорвал его труд на восемь частей. – Итак, вы любезно ответили на наши вопросы. Я полагаю, у вас вопросов тоже накопилось – теперь вы можете с чистой совестью их задать.

Тот немного подумал.

– Ну…вот, например, насчет телохранителей…Один на сцене упомянул, что к нему телохранителей приставили. Пули там всякие…Предупреждаю: я на мясо не гожусь. Физическая подготовка оставляет желать…в общем, вы понимаете.

– Конечно, понимаю. Никто вас под пули не отправит. Мы же не идиоты и видим, кто для какой работы создан. Фронт работ широк.

Белогорский с облегчением вздохнул.

– Почему ваши люди носят военную форму? – уже смелее спросил он, слегка прищурясь и ощущая себя в барственной роли покупателя, который пока не решил, брать ему товар или нет.

– Во-первых, форма дисциплинирует, – Ферт отвечал совершенно спокойно, ни капли не смущенный вопросом. – Если людей, которые кровно заинтересованы в сохранении своего места, еще и по-военному организовать, им не будет цены. Во-вторых – в силу очевидной необходимости. Если существует враг, с ним нужно сражаться. Если нужно сражаться, следует позаботиться о войске. А войско предполагает ношение военной формы.

– Это само собой, – согласился Антон. – Надо же – вы сразу, не дожидаясь меня, перешли к следующему вопросу. О каких это врагах вы говорите?

Ферт снял очки и сунул дужку в широкий лягушачий рот.

– Враг, безусловно, необходим, – признался он тихо и серьезно. – Без врага не обходится ни одно предприятие – разве что противник искусно замаскируется. Человек всегда испытывал потребность в ненависти. Ненавидят иноверцев, инородцев, иностранцев, классовых противников. На самом деле это чувство является мощным стимулом, двигателем прогресса. Не приходилось сталкиваться с подобной точкой зрения? Не приходилось. Ну, ладно, тогда просто примите к сведению. «УЖАС» тем и выделяется, что не наносит своей ненавистью никакого вреда окружающим.

– Это как же? – осведомился заинтригованный Антон.

– Вы еще не догадались? Давайте еще раз: вы – ничтожны. Вы не имеете заслуг. Вам нечем гордиться – ни кровью, ни Родиной, ни верой. У вас есть только жизнь, и сверх того – ничего. Кто же, в таком случае, враг живому? Вижу, что вы наконец-то сообразили. Совершенно верно: наши враги – это мертвые.

4

Вечером Антон долго стоял перед окном и, словно завороженный, всматривался в ночной октябрьский двор. Там было безлюдно; холодный ветер неслышно покачивал взъерошенные голые ветви и лениво гонял по черной земле опавшую листву. Одинокий фонарь высвечивал недоломанную скамейку, тоже одинокую. Их тандем напомнил Антону больницу, где он был всего один раз в жизни. Будто освещено операционное поле, пациент крепко спит, а мрак, окружающий сцену, предрекает операции печальный исход. Хорошо были видны и мелкий сор под скамейкой, и ворох грязно позолоченных листьев. Фонарь чуть дрожал на ветру, границы тьмы казались зыбкими, подвижными. И в доме, что стоял напротив, одни окна пугающе, навсегда угасали, другие загорались в механической надежде, не помня прошлого и не зная будущего, а небогатый небесный холодильник являл заветрившийся лунный сыр и мелкие электронные точечки звезд на фоне бесконечной пустоты.

Антон никак не мог собраться с мыслями и окончательно определить место Ферту и иже с ним. Несмотря ни на что, он дал свое согласие и с завтрашнего дня намеревался приступить к работе в «УЖАСе». Ему положили сто пятьдесят долларов в месяц – от них не смог бы отказаться ни один человек, оказавшийся в безвыходной ситуации. Поэтому Антон, скрепя сердце, не стал возражать против странных идей Ферта насчет мертвых и их роли в жизни общества. Явным криминалом не пахло, да и не смотрят в зубы дареному коню. В том, что «УЖАС» – подарок судьбы, Белогорский уже не сомневался.

Когда инструктор нарисовал Антону образ врага, соискатель попросил подробностей. Ферт многословно и талантливо расписал ему все беды, что происходят от мертвецов. Он упомянул беды экономические, напомнив, скольких средств требуют от общества поминки, похороны, кладбищенское хозяйство, церковные обряды и пособия вдовам и сиротам – не говоря уже о страшном уроне, который наносит экономике сам уход из жизни какого-либо члена общества. Рассказал и о последствиях психологических – хронических стрессах, тяжелых заболеваниях с потерей трудоспособности, попытках самоубийства – что тоже, вне всякого сомнения, отрицательно сказывается на благосостоянии народа. Опять же – если учесть, что истинно верующих крайне мало и вклад их в общее сознание невелик – сама по себе постоянная озабоченность по поводу своей неизбежной, необратимой в будущем смерти весьма отрицательно сказывается на людях. Очень много говорил об эстетической стороне дела, всячески живописуя отвратительные проявления смерти, не забыл про трупный яд и болезнетворные бактерии. «Да и вообще, – добавил Ферт, доверительно подаваясь к Антону, – есть ли у нас выбор? Быть может, вы хотели бы ненавидеть негров или жидов? Но какие у вас к тому основания? Или тех же коммунистов-демократов-масонов? Опять та же история. Не забывайте: жизнь – единственное, чем наградил вас Создатель. Этого у вас не отнять. Так используйте то, что имеете, на полную катушку! И тогда легко поймете, что смерть, естественный антипод жизни, должна сделаться приоритетным объектом вашей врожденной агрессивности».

Антон прислушался к себе – присутствует ли в нем та проклятая гордость, основанная на чистой, без примесей, жизни? Удивительное дело – да! Ему удалось различить какое-то смутное, далекое, бесшабашное удовольствие. Бездумную радость инфузории, невинное белковое торжество. Простая арифметика давала законный повод к гордости: достаточно сосчитать живущих ныне и умерших за всю человеческую историю. Последних наберется гораздо больше – а у меньшинства всегда найдется оправдание для чувства превосходства. Но главное не в теоретических обоснованиях. Главное – в чувстве самом по себе, поскольку Антону никогда прежде не приходилось его испытывать. «Вы живы и уникальны, – сказал ему Ферт на прощание. – Не то, что эти разлагающиеся, теряющие индивидуальность органокомплексы». Он прав, если судить беспристрастно! Конечно, своей откровенной простотой позиция Ферта может оттолкнуть интеллектуалов, неспособных и слова сказать в простоте. Но обычному человеку из толпы такие мысли придутся по вкусу. Они доступны, понятны, универсальны, не требуют мучительного анализа, вдохновляют на подвиги, труд и процветание…

Может, ему и карьеру удастся сделать? Ах, напрасно он так вот с ходу, не подумав, отказался от должности телохранителя! Конечно, телохранитель из него никакой. Но Ферт мог заключить, что он вообще не пригоден к использованию в каких-либо рискованных проектах. Антон почему-то не сомневался, что такие существуют, но держатся в тайне. А Белогорский не настолько хил, как можно с налета решить! И форма – верно подмечено! – мобилизует, умножает силы… Он сходил в прихожую к зеркалу, которое еще недавно, утром, обошел вниманием. Нет, не так он плох! А в форме будет смотреться и вовсе замечательно. Ведь это ж надо – до чего сильна мертвая сила, если даже очевидный, глаза режущий физический потенциал она способна принизить и внушить ощущение совершенного несовершенства!