Читать книгу - "Спи ко мне - Ольга Лукас"

Кэт обжилась в столице, пропиталась её бензином и гарью, слилась с городским пейзажем. Лишь изредка, рассматривая изображенный на пятисотрублёвой бумажке Архангельский морской-речной вокзал, она вслух спрашивала себя: «Зачем я оттуда уехала?» Но вопрос этот главным образом был рассчитан на публику. Чтоб знали наших, северных, морских.

Итак, Кэт перестала завывать и принялась за работу. В наступившей тишине было слышно, как кричит в коридоре Вундеркинд Маша. Ей кто-то отвечал, тоже на повышенных тонах, но опознать этого человека не удавалось – второй собеседник то и дело срывался на визг.

Приоткрылась дверь. В кабинет осторожно заглянул Гогога. Убедился, что тут всё тихо, вошел внутрь и закрыл за собой дверь.

– Я посижу в вашем психологически комфортном убежище? – спросил он. – Там Митя и Вундеркинд Маша разом с ума сошли. И прямо под моей дверью.

– Нарисуй про них обличительный комикс, – посоветовала Мара.

– Нарисовал уже. Поэтесса Децибелла Ахмадулина читает на стадионе стихи без микрофона. Но это не про них получилось, они недостойны. К тому же орут такой отборной прозой!

– Что случилось-то? – спросила Наташа.

– Мите отдали какой-то проект, – охотно поведал Гогога, – который Маша год вела, ночей не спала. На ноги поставила, процесс наладила, оставалось только следить, чтобы всё работало. Но пришел серый волк Митя и сделал «Ам!»

– И стоит из-за этого надрываться? – удивилась Наташа. – У кого готовые проекты под Митю не забирали? Как маленькая, честное слово.

– Я пытался это объяснить, но мой слабый голос потонул в децибелах, – развёл руками Гогога. – А ещё у меня Интернет упал.

– Он у всех упал, потому что профилактика, – наябедничала Кэт. – Упал, отжался и снова бегает.

– Да? Тогда я скоро уйду, – пообещал Гогога. – Но сперва угадайте, что я принёс.

Он достал из-за спины твёрдую пластмассовую папку, из папки извлёк рисунок, сделанный цветными карандашами.

Мара и Кэт вопросительно посмотрели в сторону Наташи. Та кивнула – можно.

Гогогу окружили. На прямоугольном куске картона художник изобразил какие-то хибарки, круглую горку и изукрашенный гробик подле неё. Но всё это было где-то внизу. Большую часть полотна занимало небо, расцвеченное невиданными красками. По небу мчался сперматозоид в тюбетейке.

Наташа и Мара быстро сдались. Кэт азартно предлагала версии, но Гогога только качал головой.

– Ладно, всё, говори уже, что это! – не выдержала Наташа. – Умеешь ты публику заинтересовать.

Гогога посмотрел на Кэт. Та кивнула, признавая поражение.

– Перед вами, – голосом дипломированного экскурсовода произнёс Гогога, – первая часть моей новой серии! Лубочная картина «Вирус Алим летит в Иерусалим»!

Рисунок внимательно рассмотрели и нашли, что название подходит как нельзя лучше.

– Гогогочка, ты какой-то реактивный, – возвращаясь на своё место, сказала Наташа. – Только что с совещания – и уже размахиваешь тут своими художествами. Тебя бы упорядочить…

– Упорядочить меня никак нельзя. Я две жизни живу, одну в другую вписываю.

– Врисовываю, – подсказала Кэт.

– Вживляю, – подобрал нужное слово Гогога. – У меня, видите ли, други, был брат-близнец. Он, значит, умер совсем малюткой, а я – остался. Теперь живу за себя и за брата. За брата я – менеджер проектов. Это ведь хорошая работа для взрослого брата? Когда твой брат – менеджер, у него всегда водятся деньги, можно занять. Без отдачи – братья же. А за себя я – художник. Хочу рисовать – и рисую. И никто мне не запретит. И брату очень нравится.

Публика молчала, потрясённая таким откровением. Гогога прислушался: Вундеркинд Маша затихла. Он аккуратно положил картину обратно в папку и пошел показывать её другим.

– Как вы думаете, он шутит или ненормальный? – спросила Наташа, когда за менеджером-художником захлопнулась дверь кабинета.

– Брат шутит. А Гогога – всерьёз говорит, – уверенно сказала Кэт. – Бедный он бедный. В наше время две жизни жить – это совсем можно свихнуться. Тут в одной ничего не успеваешь!

– Многие живут две жизни, как он, – задумчиво сказала Мара, – только не осознают этого. Одну жизнь – втайне, для себя. Другую – явно, для общества. Или для родителей. Или для некоего стороннего наблюдателя, которого возвели на пьедестал. Наблюдателю, кстати, чаще всего наплевать и на пьедестал, и на то, что кто-то живёт ради него не своей жизнью.

– А как понять, своей я жизнью живу или нет? – поинтересовалась Кэт.

– Не знаю. Может быть – во сне. Если тебе настойчиво что-то снится – значит, это твоя настоящая жизнь стучится в дверь. А может быть, и нет.

– А тебе что снится?

– В последнее время – Лоуренс Оливье. Ну, потому что я перед сном смотрю фильмы с его участием.

– Но он же вроде умер!

– Во сне не заметно.

– Ты хоть понимаешь, что используешь продукт не по назначению? – вмешалась Наташа.

– Переведи с маркетингового на русский, – попросила Мара.

– Перевожу. Ты понимаешь, что смотришь шедевры мирового кино как… как порнографию?

– Конечно понимаю. Гораздо лучше, чем ты, поверь мне.

У Наташи больше не было аргументов. Она собиралась рассказать о том, что создатели фильмов вовсе не обрадуются, узнав, что ленты, в которые они вложили столько сил и мыслей, используются как возбуждающие картинки. И что артисты тоже, скорее всего, огорчатся – по крайней мере, те, которые ещё живы. Она хотела устыдить, открыть глаза, но… Но глаза Мары были открыты широко, и в них не было видно и тени смущения.

– Что-то ещё? – подчёркнуто вежливо поинтересовалась она.

– Как я уже говорила – пиши попроще! – распорядилась Наташа.

– О’кей. Сейчас напишу об истории порнографии.

– Только с акцентом на порнографию! А не на историю!

Последнее слово должно оставаться за боссом.

Снова наступила тишина. Шелестели клавиатуры. План работы на следующую неделю превращался в настоящий шедевр, достойный создателя Потёмкинских деревень.

– Как можно любить человека с экрана? – прервала молчание Кэт. – Ты же его совсем не знаешь! Это образ, созданный актёром! И актёр на самом деле не такой, и образа этого на самом деле нет! Ты любишь чужую выдумку! Загримированную и припудренную!

– А как можно любить того, кого видишь во сне? – спросила Наташа. Она думала об этом с самого утра – с перерывом на совещание.

– А это как раз очень просто! – воскликнула Кэт. – Во сне ты оказываешься наедине с собой. Значит, там нет места чужим выдумкам. Если видишь кого-то во сне, и кажется, что любишь его – наверняка ты встретила его днём и упустила свой шанс. И теперь подсознание даёт тебе утешительную конфетку. Не надо упускать, надо подходить и знакомиться. Встречи! Встречи и снова встречи! Так однажды найдёшь того, кто тебе подойдёт.