Читать книгу - "Тираны. Страх - Вадим Чекунов"

— Не отдаляйся от народа, — продолжал Сильвестр. — Не лей понапрасну кровь, не истребляй людей! Наоборот, приблизься к подданным. Вникай в их заботы. Объяви, что отныне будешь принимать челобитные от любого, у кого возникла нужда. Определи, кто этим займется, под твоим контролем, чтобы докладывали тебе обо всем. Попроси прощения за былые грехи.

— Да что ты говоришь такое… — возразил Иван, но голос его прозвучал неожиданно вяло. — Я же царь! Напомнить тебе?.. Царь, а не дьяк какой-нибудь. Хоть боярин, хоть смерд последний — все передо мной трепет потеряют. Посмешищем стану, если твоим наущениям следовать начну.

Сильвестр нахмурился и потряс перед собой Писанием:

— И мне позволь напомнить тебе. Да, ты — царь. Неужто позабыл, что это означает? Ведь царь — наместник Бога на земле. Недаром ты помазание святым миром получил. Вдумайся: ты единственный на земле, над кем Святая Церковь совершила миропомазание дважды. Потому что признаёт она благодатные дарования тебе для нелегкого царского служения. И править царь обязан по Божьим заветам. А они ясны: царь обязан беречь народ, как Бог бережет нас всех!

Иван вдруг почувствовал, как навалилась на него дремота. Видимо, сказалось напряжение дня… Разум словно барахтался в тине звучащих слов. Голос Сильвестра лился ровным звуком, будто талая вода журчала, наполняя собой полутемную домовую церковь. На миг Ивану пригрезилось, точно и впрямь он оказался в воде — она подхватывает его, качает, кружит, несет куда-то… Заплясали лампадные огоньки, изогнулись волнами дворцовые стены, поднялся с престола и медленно проплыл под потолком желтый атласный антиминс, превратившись в диковинную золотую рыбу… Голос иерея зазвучал глуше, словно ушел Иван под воду с головой и оттуда едва слышит… Захотелось взмахнуть руками, вынырнуть.

Почувствовав, что и впрямь засыпает, Иван сделал над собой усилие, встрепенулся:

— Будет ли у народа страх передо мной, как перед Господом? Ведь сказано в притчах Соломоновых: «Страх Божий прибавляет дней, лета же нечестивых сократятся». Не унизительно ли царю с простым людом якшаться?

По-прежнему не выпуская Писания из рук, Сильвестр неодобрительно сдвинул брови:

— Святейший митрополит византийский Григорий говорил так: «Начало душевной чистоты есть страх Божий, он преображается в любовь и мучительность молитвы, превращается в сладость». Спаситель учит нас: «Да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы любите друг друга».

Иван нехорошо рассмеялся:

— Не от любви ли этой великой они ворвались сегодня сюда? Да кабы не нагнал на них страху, не образумил — не при лампадном огоньке сейчас беседу бы вели, а сгинули в пожаре. Всех бы побили, все пожгли. Разве нет?

— Не о том думаешь. Не о том заботишься, — вздохнул Сильвестр. — Народу страх присущ всегда. Но страх страху рознь. Сегодня ты вызывал в них страх звериный, дикий. Нечестивый страх. Кровь пролил…

— Бог наказывает, — упрямился Иван. — Разве царю такого права не передает, как наместнику своему?

— Ты совсем молод, государь. У тебя молодая жена Анастасия, дочь окольничего. Знаю, многим боярам не по нраву, что ты ее выбрал.

Что верно, то верно, старик резал правду-матку по живому. Верный Адашев разузнал и передал Ивану многие слова боярские. Больше всех отличился Семен Лобанов. «Нас всех государь не жалует! — возмущался дерзкий князь. — Бесчестит людей великих родов! К себе худородный молодняк приближает, а нас, именитых теснит. Для того и женился, чтоб нас еще больше притеснить, — у боярина своего дочь взял. Как нам служить сестре своей?»

Иван вспыхнул:

— Какое дело тебе до моей жены? К чему клонишь?

Сильвестр примирительно поднял ладонь. Дело ему было самое что ни на есть важное. В считаные недели после женитьбы Иван значительно присмирел. Выгнал распутных девок из дворца, отдалился от дворян-пьянчуг, запретил распевать срамные песни и чинить жестокие развлечения. Прилежно усмирял свой нрав, особенно при жене. Молодой царь делал робкие, но верные шаги к государственному правлению, начал прислушиваться к мудрому Адашеву, теперь вот настает черед Сильвестра… Все бы хорошо, если бы не нынешняя царская выходка. Царь по-прежнему юн, необуздан, вспыльчив. И как знать, быть может, именно от Сильвестра зависит, по какому пути пойдет Иван дальше.

Иерей, сменяя суровое выражение лица на кроткое и заботливое, продолжил:

— Родится у тебя наследник от любимой своей жены. Будешь ли рад?

— Что спрашиваешь очевидное…

— А будет твой наследник поначалу кричать и пачкать пеленки свои — неужели начнешь карать за это, да со всей строгостью?

Иван недоуменно взглянул на старика.

— Вот и народ такой же, — пояснил иерей. — Все равно что неразумный младенец. Кричит, озорничает, да разве в том его вина?

— А чья же? — Слово «вина» задело струну в душе царя, все нутро его напряглось и задрожало. — Чья, говори, не темни!

Сильвестр трижды перекрестился на Богородицу. Прижал Писание к груди и заговорил:

— Вина всегда в тех, кто неразумных на неправедные дела подталкивает. Если ты правишь по Заветам Божьим, неужто народ осмелится против тебя пойти? Народ наш как раз в страхе Божьем живет. Есть лишь одна сила, что его смутить может, подучить всякому. Что запросто вертеть Божьим словом умеет, как выгодней будет. Слышал я, что к Шуйским и митрополит примкнул, на бунт простолюдинов подбивал.

— Лжешь, старик! Макарий меня миром помазал, он денно и нощно молится за меня!

Сильвестр усмехнулся:

— Церковникам не впервой молиться то за одно, то за другое. Надо будет — и за ханов татарских молиться будут, за их благоденствие, как встарь молились. На все пойдут, лишь бы стяжать побольше.

— Да ты в своем ли уме, старик? Ты же сам церковник!

— Кому же еще говорить, как не мне. Я изнутри знаю, что в церкви творится. Скажу тебе, государь, — хорошего мало происходит. Погрязли служители в стяжательстве. Обособились. Ни ты, ни Дума им не указ. Собственный суд завели. Пошлины с них никакой, о доходах отчетности тоже нет. Виданное ли дело — тому же Макарию в пятнадцати епархиях землица принадлежит, и не маленькая. Да что там! Доход митрополита ежегодный тысячи на три, а то и четыре потянет.

— Не бедно живет… — задумчиво хмыкнул Иван.

— Смотря с кем сравнить, — продолжил Сильвестр. — Если с новгородским архиепископом, то Макарий в прозябании дни влачит, концы с концами едва сводит. А у новгородского — десять тысяч рублей в год выходит, порой и больше. Скажу еще, и другие епископства хоть до новгородских роскошью не дотягиваются, но тоже не бедствуют. Монастыри загребли себе земли — не одна тьма десятин. Прибавь туда и мужичья, что им земли обрабатывает, это шестьсот тысяч душ, самое малое. А живут все в нищете, не в пример монашеству…

Иван пожал плечами:

— Так что предлагаешь — изводить чернецов? Митрополичий клир прижать? Рубить, как змее, голову?