Читать книгу - "Бродячий цирк - Дмитрий Ахметшин"

Мы тепло распрощались с волшебником, сгребли со стойки хрустящие ароматные пакеты и припустили по площади домой. Странно, две гнилых повозки да подточенный ржавчиной автобус я всерьёз стал считать своим домом. Может, потому, что только там и только в дороге мне удавалось выспаться, а во сне — ну, мне так казалось, — именно во сне можно приспособиться к новому месту. Точнее, понять, притёрлись ли вы друг к другу или всё-таки нет. Если в каком-то месте ты спишь крепко, значит, то и есть твой дом.

Уже начав мечтать о паре часов перекура, сладкой дрёмы в трюме нашей каравеллы (хотя для того, чтобы меня оставили в покое, понадобится расчесать полоски на тигре; выбрать блох из обезьянок, самих юрких, как блохи; заправить топливом наших тяжеловозов и переделать ещё полтора десятка дел, а потом умудриться удалиться так, чтобы меня не видела Марина), я рассеянно уставил взгляд в глубину людского мельтешения, которое стало не то что приедаться, а казалось вполне обыденным делом.

И тут увидел его. Узнал суровое лицо и козлиную бородку. Тот, что изображал короля, теперь вышагивал на ходулях, каким-то образом умудряясь не оскальзываться на лужах. Людская масса копошилась у него под ногами, похожая на растревоженный муравейник. Белые одежды висели неопрятными тряпками и напоминали крылья промокшего мотылька. По шляпе стекал дождь, лицо густо намазано белилами, глаза под подведёнными бровями зорко выглядывали кого-то в людском потоке.

Может быть, рыжую девушку и наглого мальчишку, что утащили у знакомого трактирщика бутылку с выпивкой? Мальчишку с песочными волосами и острыми чертами лица, не совсем оборванца на вид, но, несомненно, готового уже покатиться по наклонной, как говорила пани Банши?..

— Вон они… — прошептал я, втягивая голову в плечи.

— А? — Аксель проследил за моим взглядом, и внезапно схватился за сердце: — Ох, и правда! Пойдём отсюда скорее.

Мы рванулись в сторону через толпу.

— Откуда… вы знаете? — задыхаясь, кричал я, пытаясь не отстать от Капитана. Мышик, вывалив язык, нёсся рядом.

— Что знаю? — Капитан обернулся. Человек на ходулях стоял, покачиваясь, похожий на мачту корабля со спущенным парусом и смотрел в нашу сторону. — Не разговаривай, и пошли быстрее.

В молчании мы добрались до лагеря, я тащился за размашистым шагом Акселя, вжав голову в плечи. Получается, Анна рассказала ему про живые скульптуры. Капитан понял, как опасны они для меня, если вспомнят, поймают, непременно вызовут полицию. И тогда всё пропало. Странно ещё, что моё лицо не смотрит на меня с каждого столба.

Хотя перспектива возвращения в приют почему-то не так волновала меня, как то, что капитан знает об украденной бутылке.

— Мы не хотели ничего красть, — пробубнил я, когда мы блуждали из арки в арку, пробираясь тенистыми дворами к «Зелёному камню».

— Что красить?.. Ага. Смотри, они уже собрались! Старик зря обзывается — у нашей богадельни есть отличная Мариша, которая всех умеет поставить на ноги и заставить работать. Ребята, — он хлопает в ладоши. Рубашка в клине расстегнутой куртки промокла, и с пуговиц почти на глазах слезает позолота. — Господа перелётные гуси. Мы снимаемся вечером, поэтому начистите хорошенько ваши пёрышки и пристегните ремни. Часов в восемь или, на худой конец, в двенадцать, мы должны быть в дороге. И лучше бы сейчас определиться, на западной или на восточной. Ворота-то разные.

— Климат, — коротко сообщает Джагит, — Подыскать бы чего посуше.

— Африка? В Африке мы ещё не были, — лицо Анны озаряется изнутри этой идеей, словно золотистым закатом саванн. — Да и Боре было бы неплохо посмотреть на родину. Может, немного загорит.

— Африка, — фыркает Марина. — До границы бы доехать.

— У меня в Праге есть подруга, — говорит Костя. Неплохо было бы её посетить. Четыре года уже не виделись, с того времени, как, — помнишь, капитан? — Мы тогда ещё торговали книжками и возили контрабандой этого маленького цыганского барона.

Аксель замахал на них руками.

— Не шумите! Может быть, пан Жернович проспит до ночи и нам не придётся с ним прощаться. Ведь я обещал ему погостить до послезавтра! А если никто ни с кем не простился, это значит, никто никуда не уехал, верно?

Капитан направил свою поступь (ходит он, на самом деле, так, как будто землю под ногами вот-вот начнёт мотылять, словно бутылку, зажатую в кулаке подводного течения) к автобусу, и я бросился следом.

— Капитан.

Мне начало казаться, что он специально затыкает от меня уши лаем Мышика и собственным командным голосом, точь-в-точь старый флибустьер, что предпочитает не замечать ворчания команды; и это странным образом подслащивает мою горечь. У меня никогда не было взрослых, которые могли бы на меня вот так обидеться.

Наконец мне удалось добиться его внимания, и я выпалил, уткнув глаза землю:

— Мы не хотели красть ту бутылку. Я собирался заплатить, но у меня немного не хватило, а потом вдруг этот Элвис, наверное, подумал, что у меня совсем нет денег, и король, и…

— При чём тут бутылка? Скажи на милость, о чём ты тут талдычишь?

— Об Элвисе…

Аксель расхохотался. Вспрыгнул на подножку повозки, выудил из одной из «гардеробных» коробок крашеный золотой краской высокий парик.

— Вы улепётывали так, что пятки сверкали.

— Так это был ты!..

— Я просто хотел поздороваться! Одна радость: значит, я действительно отлично загримировался.

Аксель порылся в кармане и гордо вытащил большую чёрную трубку.

— Это называется сотовый телефон. Модная штучка. Костя позвонил мне от одной из своих подруг, поплакался, что ты от него сбежал, и попросил тебя разыскать. Анна нашла тебя раньше. А те ребята… сейчас-то ещё всё мирно, но в будущем — для такого, как я, если хочешь знать, заглянуть в будущее, что Косте проинспектировать чью-нибудь юбку, — мы с ними довольно крепко поцапаемся. Так что всё одно, мне с ними лучше не встречаться.

Но встретиться пришлось.

Мы сильно затянули со сборами. Почему-то у людей (здесь я могу вам рассказать только о своих попутчиках, потому что больше ни с кем не путешествовал; однако подозреваю, что большой разницы нет), умеющих намотать на ладонь в качестве поводьев пучок дорог, вещи всегда расползаются, словно котята из коробки. Тем более что их, этих вещей, мерено-немерено.

Темнело. Мы почти уже были готовы двинуться в путь, когда за столиком у пана Жерновича вдруг возникли гости. Я узнал их сразу и попытался ретироваться.

Их трое. Король, которого только сегодня мы с Акселем видели меряющим шагами площадь. Без белого масляного грима, без позолоты его лицо похудело, хотя и не утратило аристократических черт. Впалые щёки, нос с горбинкой, аккуратные, будто газонная травка, баки и буйные кудри — всё это можно увидеть в неспешных английских сериалах про жизнь лордов, где такие вот люди играют в гольф, а в перерывах плетут интриги. Одет, правда, не по-королевски: линялые джинсы и синий дождевик с капюшоном. В его спутнице, потрясающе некрасивой женщине с мясистым, обветренным лицом, я узнал французскую воительницу. Плечи у неё и впрямь казались плечами воина, распирали блузку, будто уродливые наросты на стволе дерева; шея походила на перезрелый кабачок, рот то и дело стремился к недовольному и воинственному выражению. Третьим был не кто иной, как человек из машины, страж, которого мы ошибочно приняли за труп. Король очень органично смотрелся рядом с этими двумя — будто в компании старой няни и уродца-охранника, малой свиты, вышел прогуляться по улицам своих владений. Дочь хозяина, не проникшаяся, видно, торжественностью момента, сонно выставляла на стол салаты, и их, швыряя выцветшие руки в родимых пятнах и рытвинках-оспинках, подгребал к себе бродяга. Половина лица его по-прежнему отливала синевой, будто бок гнилого фрукта.