Читать книгу - "Зимний зверь - Елизавета Дворецкая"

– Что-то непохоже, чтобы они куда собирались! – шепнула Зарина матери.

– Ты, голубь, идти-то думаешь? – наконец не выдержала Ракита, когда Громобой после лапши и каши с той же охотой принялся за овсяный кисель. – Или память отшибло?

– Да ну его, ходить! – невразумительно пробурчал Громобой, не поднимая глаз. По его помрачневшему лицу было видно, что ничего-то он не забыл. – Чего пристали? Работать надо. А то без хлеба будем.

– Ишь, заботник ты наш! – Ракита уперла руки в бока, живо настроившись спорить.

– Надо идти! – подала голос Зарина. – Ведь сам князь велел.

– Вот и я ему говорю! – добавил Смиряка. – Сходил бы уж, раз звали, ноги-то не отвалятся.

– Да ну их всех к лешему! – отрезал Громобой. – Чего сразу я? Как бревна на стену таскать – я, где кого побили – я, где тын завалился – опять я, мимо шел, плечом задел! Что я, Святогор, что ли? Один за всех поворачиваться должен? Уж я им один раз говорил…

– То-то и оно, что говорил! – вздохнула Ракита. – Один раз тебя звали добром, второй раз зовут, а в третий позовут уже не добром. Насидишься в яме! Не дразнить бы тебе волков. Пошел бы ты к князю, хоть узнал, чего хочет! Отец, а ты что молчишь? – напустилась Ракита на мужа, видя, что от Громобоя ей ответа не дождаться. Все семейство хорошо знало у него это замкнутое выражение лица и нарочито хмурый взгляд исподлобья, при которых упрямство его было крепче каменной горы. – Хоть бы он тебя послушал! Мать старая, глупая, что говорит, что пестом стучит – чего ее слушать! Наш сокол сам умный-разумный!

– Да ладно тебе! – с досадой огрызнулся Громобой и бросил деревянную ложку на стол. – Ну чего я к нему пойду? Чего я там сделаю? Что я им, пастух достался? Нанимался коров краденых искать? Он мне скажет: иди на Костяника! А что с ним сделаешь-то? Видел я вчера этого Костяника, чтоб его перекорежило! Голова под облака, а шеи нету! На него не сила нужна, а умение! Его ни кулаком, ни мечом не возьмешь! Поди-ка с мечом против метели! Пусть бы князь сам шел, раз такой умный! Пустое дело!

– Пустое! – поддержал Долгождан, старший из родных сыновей Вестима и Ракиты. Он и раньше был согласен с Громобоем, но молчал из уважения к матери. – Князю надо кого-то найти, чтобы народ успокоился, вот он и нашел. Вот вам, дескать, сын Перуна, с него и спрашивайте. А чтобы самому пойти Буеславов меч поискать – и в мыслях нет!

– Так Вела же велела! – напомнил Смиряка. Он не мог забыть Веселки, ее странно изменившегося лица и сбивчиво-многозначительной речи. – Что, дескать, Громобой должен…

– Мы у нее в долг не брали! – возмущенно отозвался Долгождан.

– Так что скажешь, отец? – не отставала Ракита.

Вестим тяжело вздохнул. Он не любил встревать в споры между женой и старшим сыном, которые по упрямству стоили друг друга, но если их спор заходил в тупик, что случалось почти всегда, решать приходилось ему самому. В большинстве случаев житейская правда была на стороне Ракиты, но Вестим хорошо помнил, как нашел новорожденного мальчика в стволе разбитого дуба. Трудно поверить, что этот вот парень, легко достающий до потолочных балок и в двери проходящий боком, был тем самым младенцем, которого он нес из леса, завернув в верхнюю рубаху. Ракита не видела младенца в обугленном дупле, а Вестим видел, и остатки давнего потрясения, осознания, что перед ним – дитя бога, доверенное его воспитанию, всегда жили в его душе. Глядя в хмурое, упрямое лицо Громобоя, Вестим с трудом собирался с духом для возражений. «Кто ты такой, кузнец посадский, чтобы учить сына Перуна? – шептал голос из глубины души. – Он лучше вас всех знает, как ему быть». Вот только в том беда, что знание его где-то в Прави, а жить приходится на земле.

– Сходить бы надо! – все-таки выговорил кузнец. – Уж если князь звал – не комар, не отмахнешься!

Громобой молчал, и угрюмая решимость на его лице была такой несокрушимой, что даже лоб, полуприкрытый рыжими кудрями, казался отлитым из меди.

Несколько мгновений в избе стояла тишина.

– Ох, дождешься ты! – с отчаянием предрекла наконец Ракита. – Князья и не такие дубки обламывают! Один раз он тебя звал в дружину добром, второй зовет. А ты все упираешься! Дождешься! Ты упрямый, да и наш Крушимир – тоже не мед липовый! Рада бы курица нейти, да за крыло волокут!

Сила ломит солому, но капля камень долбит. После полудня Громобой неохотно, нога за ногу, брел по улочкам детинца вверх, направляясь к княжьему двору. Ракита все же уговорила его, «заела», как выразился он сам, выходя в сени и уже на дворе вдевая в рукав полушубка вторую руку. Сходи да сходи! Громобой отлично осознавал всю меру правды, которую содержали рассуждения родных, но все-таки к детинцу он сам себя тащил как на веревке. Ему нестерпимо досадна была мысль, что он все-таки поступает так, как хотели от него они все – и Веселка, и князь Держимир, и Ракита, и даже Вела. Короче, весь белый и небелый свет, кроме него самого. А Громобой не выносил подневольности. Если бы Перун хотел, чтобы он служил князьям, то и в стволе громобоя его нашел бы не Вестим, а сам старый князь Молнеслав. Не жди, пока дружину пришлет! Честно говоря, Громобой предпочел бы иметь дело с дружиной. Вон, кстати, и оглобля подходящая валяется… Но Ракита была все равно что житейски умная часть его самого, и на этот раз Громобою не удалось ее переспорить.

– Ты ему так все и скажи, – сочувственно советовал ему Долгождан, не меньше самого Громобоя раздосадованный этой уступкой и вышедший его проводить. – Если князю дружины мало, пусть своего братца ненаглядного пошлет. Сокол-то удалой одним криком любое чудо-юдо побивает.

Громобой молчал в ответ и даже не очень прислушивался. Он никогда не думал заранее, что и как будет делать.

Выйдя во двор, Баян повел было Веселку к ожидавшим коням, но она остановилась.

– Хватит мне кататься, не княгиня. Пройдусь лучше.

Ей хотелось обдумать то, что она здесь слышала, неспешно бредя по улицам, и лихая езда на княжеской тройке ее больше совсем не прельщала. И впервые в жизни ей хотелось остаться одной.

– Давай я с тобой. Ну, хоть до Щитных ворот! – попросил Баян, видя, что она хочет отказаться. – Думаешь, мне весело там сидеть? – Он вдруг что-то вспомнил и помрачнел. – Я тебе еще что расскажу… Видела, как ее леший корежит? – Баян мотнул головой в сторону терема, имея в виду княгиню. – Тогда, утром, как Зимний Зверь хотел солнце пожрать, собаки завыли… А в нее как леший вселился: визжит, о стену бьется, руки себе кусает. Девки от нее бегом прочь, вопят, я хотел подойти – она меня так швырнула, что я к стене отлетел… Чего смеешься, не вру! Синяк на все плечо, не на улице, так показал бы… Держимир ее едва-едва унял, а она ему чуть глаз не выцарапала. Не видела вчера у него царапины на лбу? Уже поджило, а то он до Велесова дня со двора не показывался. Это все она… рысь. Как Зимний Зверь показался, так ему все и откликнулось. И правда поверишь, что у нее котеночек с зубами родится. Пятнистенький такой…

– Да ну тебя! – невежливо отмахнулась Веселка. – Накличешь еще!