Читать книгу - "Имаджика - Клайв Баркер"

Но Юдит чувство направления не изменило. Хотя рассыпанные по парку рощицы почти ничем не отличались друг от друга в серо-синем свете ночи, она уверенно выбрала путь к Убежищу, и они потащились вперед, увязая во влажной почве и путаясь в густой траве. Понедельник насвистывал по дороге – с тем же блаженным безразличием к мелодии, по поводу которого несколько часов назад прошелся Миляга.

– Ты знаешь, что должно произойти завтра? – спросила у него Юдит, почти завидуя этой странной безмятежности.

– Ну, типа того, – сказал он. – Вон Небеса, видишь? А Босс сделает так, что мы сможем туда попасть. Классно погуляем.

– А ты не боишься? – сказала она.

– Чего?

– Все изменится.

– Это хорошо, – сказал он. – Лично меня этот мир уже затрахал.

Потом он снова принялся свистеть и продолжал этим заниматься на протяжении следующих ста ярдов, до тех пор, пока звук, более настойчивый, чем его свист, не заставил его замолчать.

– Послушай-ка.

Чем ближе они приближались к роще, тем гуще кишела жизнь в воздухе и траве, но так как ветер дул в противоположном направлении, то гул, исходящий от этого скопления живых существ, они услышали только сейчас.

– Птицы и пчелы, – заметил Понедельник. – Охренеть, сколько...

С каждым шагом масштабы собравшегося впереди парламента становились все более очевидными. Хотя лунный свет не слишком глубоко проникал сквозь листву, было ясно, что на каждой ветке каждого дерева вокруг Убежища – вплоть до самого крохотного сучка – сидят, прижавшись друг к другу, птицы. Их запах ударил им в ноздри; их крики – в уши.

– Ну и насрут же они на наши головы, – сказал Понедельник. – А то и просто задохнемся.

Насекомые превратились в живой занавес между ними и рощей – такой плотный, что через несколько шагов они отказались от попыток отмахнуться от них и, неся трупы погибших на лбах и щеках и чувствуя, как в волосах у них трепыхаются бесчисленные застрявшие создания, пустились бегом к цели своего путешествия. Теперь стали попадаться птицы и в траве – очевидно, члены нижней палаты парламента, которым не нашлось места на ветках. Вопящими стаями они вылетали из-под ног бегущих, и их тревога передалась верхней палате. Начался оглушительный подъем такого огромного числа птиц, что их яростное неистовство вызвало настоящий листопад. Когда Юдит и Понедельник достигли рощи, им пришлось бежать через двойной дождь: один – зеленый – падал вниз, другой – покрытый перьями – вверх.

Ускорив бег, Юдит обогнала Понедельника и ринулась вокруг Убежища (стены его были черны от насекомых) по направлению к двери. На пороге она замерла. Внутри, неподалеку от края мозаики, горел небольшой костер.

– Какой-то пидор нас опередил, – заметил Понедельник.

– Я никого не вижу.

Он указал на бесформенную груду, лежащую на полу по другую сторону костра. Его глаза, более привычные к виду существ в лохмотьях, первыми обнаружили того, кто развел костер. Она шагнула в Убежище, уже зная, кто это существо, хотя оно пока не поднимало головы. Да и как она могла этого не знать? Уже трижды – один раз здесь, второй раз в Изорддеррексе и третий раз, совсем недавно, в Башне Tabula Rasa – этот человек вторгался в ее жизнь самым неожиданным образом, словно для того чтобы доказать свои собственные, не так уж давно произнесенные слова о том, что судьбы их переплетены, потому что они – два сапога пара.

– Дауд?

Он не пошевелился.

– Нож, – сказала она Понедельнику.

Он передал его ей, и, вооружившись, она двинулась через Убежище по направлению к бесформенной груде. Руки Дауда были скрещены у него на груди, словно он предполагал скончаться на этом самом месте. Глаза его были закрыты, но это была единственная часть его лица, к которой было применимо это слово. Все остальное было обнажено до кости, и несмотря на свои баснословные способности к выздоровлению, он так и не смог оправиться от нанесенного Целестиной ущерба. И все же он дышал, хотя и слабо, а также время от времени постанывал себе под нос, словно видя сны о праведной мести. Ею чуть было не овладело искушение убить его во сне, чтобы здесь и сейчас положить конец этой плачевной истории. Но ей было интересно узнать, как он оказался здесь. Совершил ли он неудачную попытку возвращения в Изорддеррекс или он ожидал кого-то, кто должен вернуться оттуда? Все могло обрести значение в эти изменчивые времена, и хотя в ее нынешнем безжалостном настроении она вполне могла его прикончить, он всегда был подручным в делах более великих душ и, возможно, еще способен принести некоторую пользу в роли вестника. Она опустилась перед ним на корточки и вновь произнесла его имя, едва не заглушенное криками возвращающихся на крышу птиц. Он медленно открыл глаза, и их блеск слился с влажным сверканием освежеванных черт.

– Ты только посмотри на себя, – сказал он. – Ты вся сияешь, дорогуша. – Это была реплика из бульварной комедии, и несмотря на свое плачевное состояние он произнес ее с посылом. – Я, конечно, выгляжу просто непристойно. Не придвинешься ли ты ко мне поближе? Боюсь, во мне осталось не слишком много громкости.

Она заколебалась. Несмотря на то, что он был на грани жизни и смерти, его склонность к злу была безгранична, а осколки Оси, по-прежнему остававшиеся в его теле, могли придать ему силу, достаточную для того, чтобы причинить ей вред.

– Мне тебя и отсюда прекрасно слышно, – сказала она.

– Так громко я смогу произнести только сто слов, – продолжал торговаться он. – А шепотом – в два раза больше.

– Разве нам что-то осталось сказать друг другу?

– Ах, – сказал он. – Так много. Ты ведь думаешь, что обо всех все знаешь, верно? Обо мне, Сартори, Годольфине. А теперь даже и о Примирителе. Но одна история тебе неизвестна.

– Вот как? – сказала она, не особенно заинтригованная. – И чья же?

– Ближе.

– Я буду слушать тебя только с того места, где стою.

Он посмотрел на нее злобно.

– Слушай, ну и сука же ты, в самом деле.

– А ты зря тратишь слова. Если у тебя есть, что сказать, скажи. Чьей истории я не знаю?

Перед ответом он выдержал паузу, стараясь выжать из ситуации все то немногое драматическое напряжение, которое в ней имелось. Наконец он сказал:

– Истории Отца.

– Какого отца?

– Разве Отец не один? Хапексамендиоса, конечно. Туземца. Незримого. Владыки Первого Доминиона.

– Ты не знаешь Его истории, – сказала она.

С неожиданной быстротой он потянулся к ней и схватил ее за руку, прежде чем она успела отпрянуть. Понедельник заметил нападение и ринулся на помощь, но прежде чем он успел сокрушить Дауда, она остановила его и отослала обратно к костру.

– Все в порядке, – сказала она ему. – Он не причинит мне никакого вреда. Не так ли? – Она пристально посмотрела на Дауда. – Не так ли? – повторила она снова. – Ты не можешь позволить себе потерять меня. Я – последняя зрительница, которая у тебя осталась, и ты об этом знаешь. Если ты не расскажешь эту историю мне, ты уже не расскажешь ее никому. Во всяком случае, по эту сторону Ада.