Читать книгу - "Война среди осени - Дэниел Абрахам"

Вершины башен терялись в облаках. Как-то раз, много лет назад, Маати поднимался на одну из них. Он помнил, как раскачивалась платформа, как цепи толщиной в руку гремели, ударяясь о камень. Верхняя площадка находилась так высоко над городом, что казалось, будто стоишь на вершине горы, и Маати тогда подумал, что вот-вот увидит океан. Он знал, что это невозможно, и все равно не мог избавиться от предчувствия. Сейчас, глядя на башни, он вспомнил слова Семая. Если случится землетрясение, башни обязательно рухнут. На миг он представил смертоносный град камней и груды булыжников на месте осевших стен. Останки великанов.

Маати тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли, и повернул назад, к дворцам. Вразвалочку шагая к библиотеке, он вспомнил про Найита. Задумался, где тот был и что делал. С тех пор как они с Лиат приехали, Маати лишь несколько раз видел мальчика. Давно уже мужчину и отца, но для него — по-прежнему ребенка. За всеми этими ужинами, балами, аудиенциями они так ни разу и не поговорили по душам. Маати не знал, стоит ли заводить такой разговор. А может, напоминание о том, что жизнь могла сложиться иначе, только расстроит их обоих? И все же неплохо было бы найти сына и показать ему город. Или зимние дороги. Даже сейчас в подземельях работали несколько чайных. Об этом знали только местные жители. Может, мальчику будет интересно?..

Свернув на дорожку, которая вела к его крыльцу, Маати приостановился. На широких каменных ступеньках он заметил две фигуры, но, вопреки надеждам, ни одна из них не оказалась Найитом. Лиат была одета в зеленый, как морская волна, халат, расшитый желтыми нитями. Волосы у нее и сейчас остались черными, как смоль. Такими же, какими он их запомнил в тот день, когда увозил ее из Сарайкета. И голову она по-прежнему наклоняла набок, если говорила с кем-то, кто ей очень нравился.

Рядом с ней девочка в синих с белой вышивкой одеждах казалась особенно худой и нескладной. Волосы она собрала на затылке, и даже издали Маати видел, как посверкивают в них серебряные заколки. Эя увидела его первой и замахала тоненькой рукой. К сожалению, Маати слишком раздался в талии, чтобы бегать, иначе непременно пустился бы к ним трусцой.

— А мы тебя ждали, — сообщила девочка, когда он подошел ближе. Это прозвучало как обвинение. Лиат подняла голову и улыбнулась.

— Я провожал Семая. Он поехал на север, в шахты Радаани. Там нашли новую жилу. А на обратном пути я прогуляться решил. Если бы знал, что вы здесь, непременно поторопился бы.

Эя поразмыслила немного и без слов и жестов приняла извинение.

— Мы говорили о браке, — сказала Лиат.

— Ты знаешь, что у Лиат-тя не было мужа? Найит — ее сын. Представляешь, она родила ребенка, а замуж не выходила.

— Ну, такие вещи не всегда связаны, — начал Маати, но Эя закатила глаза. Ее поза ясно показывала, что объяснений больше не нужно.

— Мы с Эей-тя собрались погулять в садах, — объяснила Лиат. — Я взяла сыр и хлеб. Мы подумали, вдруг ты захочешь пойти с нами?

— Ты что, уже поел? — Эя указала на сверток в руке Маати.

— Нет, это я голубей кормил. Погодите, схожу за вином и парой чаш.

— Мне уже можно вино, — сказала Эя.

— Тогда беру три.

Он вошел в покои с чувством, весьма похожим на облегчение. Сегодня он улизнет из тюрьмы, заваленной рукописями, свитками и ветхими картами. Маати бросил промасленный сверток с остатками лука в угол, чтобы потом его убрали слуги, взял с полки глиняный кувшин с вином и опустил в рукав три небольших пиалы. Зная, что его никто не видит, он припустился к выходу трусцой.

Данат снова начал кашлять.

Оте снова пришлось целый день разыгрывать из себя хая Мати. Он проверил, как идет подготовка к большой аудиенции, которую он собирался, хоть и с опозданием, но провести. Ответил на разгневанное письмо от хая Тан-Садара. Тот хотел объяснений, почему хай Мати отказался взять в жены его младшую дочь, и чтобы дать ему отпор, пришлось собрать всю самоуверенность, на которую Ота был способен. Господин камня, отвечавший за ведение учетных книг, обнаружил, что кто-то подделал две формы для чеканки денег, и доложил о ходе расследования. Вдова Адайита Камау требовала аудиенции. Она по-прежнему считала, что ее мужа убили, и требовала восстановления справедливости. Жрецы просили денег на храм и шествие зверей. Молодой сочинитель, сын Ойяда Хау из Дома Хау, сочинил пьесу в честь хая Мати и просил разрешения представить ее. Разрешения и денег. Мастера оловянных дел подали прошение о справедливом распределении угля, утверждая, что железных дел мастера берут больше положенной доли. Мастера по железу объяснили, что работают с железом, а не с каким-то там оловом — презрительно усмехаясь, будто Ота мог разделить их чувства. Посетители все тянулись и тянулись, один сменял другого, пока Оте не захотелось ухватить за шиворот первого попавшегося слугу, посадить его в черное кресло и бросить город на произвол судьбы. И все-таки пугала его совсем не тяжесть городских забот и не мысль о нависшей над Гальтом угрозе. Ота боялся думать о кашле Даната.

Детская утопала в медовом свете свечей. Киян сидела на краю постели, стоявшей на возвышении, и нежно успокаивала сына. Кровать окружали причудливые железные статуи сказочных зверей, которые целый день простояли в жерлах очагов. Проходя мимо, Ота почувствовал их жар. Помощник лекаря, серьезный молодой мужчина, изобразил позу почтения и тихо вышел, оставив родителей наедине с сыном.

Ота подошел к постели. Данат открыл сонные глаза и подвинулся к нему поближе. Губы отца тронула улыбка.

— Я опять заболел, папа-кя.

Голос был хриплый, тихий — знакомый признак тяжелого дня.

— Не разговаривай, малыш, — сказала Киян, погладив Даната по лбу. — А то снова начнется.

— Да, мне передали, — ответил сыну Ота и сел с другой стороны кровати, напротив жены. — Но ведь ты уже болел раньше и поправился. И сейчас поправишься. Мальчикам полезно немного болеть, пока они маленькие. В детстве они переносят самые тяжелые недуги, а потом становятся сильными взрослыми мужчинами.

— Расскажи мне сказку, — попросил Данат.

Ота набрал в грудь воздуха и замялся: на ум ничего не приходило. Он постарался вспомнить себя — в этой комнате или в другой, похожей. Ведь он спал в такой же, когда был ровесником Даната. Кто-то ухаживал за ним, когда он болел, рассказывал истории, чтобы отвлечь его. Но когда родители отослали его с глаз долой в школу поэтов, все это потонуло в размытых пятнах на границе воспоминаний и снов.

— Папа-кя устал, маленький, — сказала Киян. — Давай мама тебе расскажет про…

— Нет! — заплакал Данат; все лицо у него сморщилось, губы он плотно сжал, а брови насупил. — Хочу, чтобы папа-кя…

— Хорошо, хорошо, — согласился Ота. — Я не так сильно устал, чтобы не рассказать сказку своему мальчику.

Киян улыбнулась виновато, будто хотела сказать, что честно попыталась его спасти.

— Давным-давно, когда еще не основали Империю, а земля была совсем юной, — начал Ота, — жил да был… жил да был козлик.