Читать книгу - "Московская Плоть - Татьяна Ставицкая"

По залу прошел возмущенный гул.

– Прошу учесть, господа, – повысил голос Параклисиарх, – что архив снабжен особым спецсредством, которое охраняет того, кто рукописью владеет. Все это есть результат непростительно небрежного отношения нашего научного департамента к работе в Ленинке. Дармоглоты! Почему какой-то Передельский нашел в архиве Оболенского схему, а вы не нашли?

– Так мы думали, что Вукол жил с князем только ради еды. Попивал его. И записки предсмертной он не оставил. Хоть и добровольно ушел… Мы только его архив исследовали. При чем тут Оболенский?

– Как видите, оказался при всем. Почему ваших научных мозгов хватает только на одну комбинацию? Я вас отправлю к стоматологам в Солодовниковскую богадельню! Поспиливают вам клыки к чертям собачьим! Пиявками будете до конца времен!

«Наука» обиженно засопела, но не дрогнула.

– Позвольте, а как же наше стратегическое оружие – М? – поинтересовался Фофудьин. – Оно что, уже не работает?

– Да, двузубое М московских по-прежнему в два раза сильнее одного зуба Л лондонских на московской территории. Но этого уже недостаточно. Мы, где можем, опрокидываем их Л в названиях, ставя V. Хотя это лишь способ надругаться над лондонскими, а никак не защита. И уж тем более не атака или мощное контрнаступление. Но это палка о двух концах, и второй конец нанес удар по нам самим: мы, глумясь над лондонскими, переворачиваем букву Л в названиях: получается V. А лондонские в отместку взяли наше любимое детище – МММ, опрокинули его и круто въехали в Сеть с этим перевертышем. Нам стоило колоссальных усилий, чтобы на http перейти с позорного WWW. И чтобы предотвратить рецидив, мы озаботились доменом на кириллице. Долгое время баланс сил и интересов удерживался авторитетом Мосоха, – Параклисиарх строго окинул взглядом взволнованных соратников, – но в отсутствие Матери ночная Москва стала выходить из-под контроля. И это самым губительным образом сказывается на дневной. Комьюнити нуждается в свежей крови, и решение вопроса с коронацией Внука и с назначением Матери ночной Москвы следует сделать первоочередным. Предлагаю немедленно, непосредственно на свадьбе Внука, короновать его вместе с Невестой.

Бомелий опешил от такого расклада. Он откашлялся и изрек, не глядя в глаза Параклисиарху:

– С чего бы это? Нешто более достойных и заслуженных не найдется?

– А с того, что Уар – единственный царевич по крови.

– Да неужели?! – с наигранным изумлением воскликнул Бомелий, – а князь Кропоткин? Али не Рюрикович?

– Позвольте вам напомнить, что князь – анархист! Короноваться не станет. Даром что Рюрикович. Он всегда повинуется в своих поступках веяниям своей природы. А где, кстати, наш сиятельный?

– Станцию метро свою метет. Доказывает, что это вполне царское дело, – ответил директор научного департамента, столовавшийся обычно на Кропоткинской, чем изрядно раздражал князя.

– Зачем же мы его тогда приобщали? – спросил Бомелий.

– Вынужденно. Надо же было что-то противопоставить тезису о революции как локомотиве истории. Вы же сами изволили жаловаться, что плохо перевариваете взволнованную плоть. А князь продвигал слоган «Революция суть разрушительная стихия». К сожалению, эта здравая мысль не передается смертными из поколения в поколение генетически. Кстати, это тоже наша недоработка. И тут наш научный департамент снова топчется в предбаннике храма науки. А, Дмитрий Иванович?

– Я ж не по тем делам, извините… – напомнил, пряча смущенную улыбку в бороде, Менделеев.

– Чемоданы, что ли, опять шьете, сударь?

– Так точно-с! С колесиками. Я ж с колес теперь авторские получаю…

– Дмитрий Иванович, дорогой вы наш! Слезайте уже с колес. Ну что вы, право… Неловко даже… Как дитя малое. Не бережете себя совсем. Кстати, о колесах: что там у нас с абсорбентом?

Дмитрия Ивановича приобщили доподлинно ради создания адаптирующего абсорбента, который позволил бы акционерам холдинга пить любую кровь, помимо московской. Но что бы ни делал в этом направлении великий химик, каждый раз получался легкий наркотик, который Дмитрию Ивановичу приходилось тестировать на себе. Употребление препарата приводило к острому психическому расстройству, которое выражалось в навязчивом желании уверять окружающих в собственном московском происхождении и кричать: «Понаехали тут!» Но членам комьюнити сие было без надобности, они и так были самыми московскими, а немосковская плоть занималась этим и без всякого препарата.

Однако наезд Малюты был действительно несправедливым, поскольку Дмитрий Иванович, хоть и не оправдал ожиданий, давно завершил свою научную карьеру и теперь занимался тем, что сочинял всевозможные пакостные новости про британских ученых и выкладывал их в Интернет. Например, будто британские ученые выяснили, что девять из десяти лондонских божьих коровок болеют грибковым венерическим заболеванием. Впрочем, венерические заболевания у насекомых носят легкий характер. Или якобы в ходе другого эксперимента выяснилось, что от улыбки никому не становится лучше. Опыты проводились британскими учеными на лабораторных улитках и змеях. Еще Дмитрий Иванович подогревал аудиторию сведениями о трехстах тысячах фунтов, брошенных британскими учеными на исследование, в процессе которого обнаружилось, что для выполнения сложных действий кошки предпочитают использовать правую переднюю лапу, а коты – левую. Хотя в среднем все кошки являются амбидекстерами, то есть одинаково хорошо владеют как правой, так и левой передней лапой. А однажды ему даже удалось тиснуть в газете The Telegraph заметку о том, что британские ученые из Университета Киля провели эксперимент, доказывающий, что брань и сквернословие могут уменьшать физическую боль, что вызвало настоящую бурю среди британских налогоплательщиков, которым и без всяких дорогостоящих исследований это было отлично известно, а парламентская комиссия вплотную занялась расследованием финансовой составляющей вопроса.

Делал Дмитрий Иванович это исключительно из горячего желания насолить Чарлзу Дарвину, возглавлявшему научный департамент лондонского комьюнити, и приобщившемуся доподлинно, как и сам Дмитрий Иванович, якобы с целью дождаться Нобелевской премии хотя бы посмертно. Впрочем, было совершенно очевидно, что он сделал это, чтобы проследить за процессом эволюции лично – вывести всех мартышек в люди. А для этого одной жизни было мало, вот и потребовалось ему стать бессмертным.

Великий химик находил вопиюще несправедливым шум вокруг унизительной теории происхождения видов, оскорблявшей, по его мнению, человечество в целом и каждого уважающегося себя индивида в отдельности. Вот ведь чего только ни взбредет на ум неудавшемуся викарию!.. Дмитрий Иванович диву давался, сколько нашлось почитателей у этой оскорбительной идеи, попиравшей человеческое достоинство, и с каким восторгом самоуничижения они в нее уверовали. Да разве ж обезьяна, пусть даже в десятитысячном поколении, способна вывести Периодический закон элементов? Нет, мир определенно сошел с ума! И еще Дмитрия Ивановича, открывшего один из фундаментальных законов мироздания, очень обижало, что сей возмутительный господин Дарвин зовется натуралистом и его именем названо хоть и псевдонаучное, но все же целое направление – «дарвинизм», а «менделеевизма» как не было, так и по сию пору нет. Правда, великий химик утешал себя тем, что «измами» называют спорные теории, а бесспорные – законами. Кстати, звания «химик» он стеснялся, поскольку в его прижизненную пору «химиками» в просторечии называли ловкачей, проходимцев и преступников. Он сам, бывало, с досадой рассказывал: «Еду я как-то на извозчике, а навстречу мне полицейские ведут кучу каких-то жуликов. Извозчик мой поворачивается и говорит: «Вишь, химиков повели». Нынешняя же терминология смертных, имеющих отношение к пенитенциарной системе, тоже не радовала: «Где отбывал? Да на «химии»!»