Читать книгу - "Дурман для зверя - Галина Чередий"

Я ссутулилась, торопливо заскочила в подъезд и помчалась по лестнице, преследуемая Сазаном.

— Где ты была? — напирал он, заставляя ощущать себя загоняемой.

— Гуляла!

— Совсем долбанулась? — Ага, ты даже не знаешь насколько, кому расскажи — оборжется. Вот только о таком нормальные люди не рассказывают. — Мы тут с ума сходим, а ты гуляла? Ночью? Одна?

Мы ввалились в квартиру, и тут же в прихожую выскочил Мелкий, а у Сазана зазвонил телефон.

История с «где ты была?» повторилась под аккомпанемент: «Да, явилась. Домой давай. Разбиратьсяс ней будем».

— Мы тебе раз сто звонили и писали! Неужто трудно было хоть словом ответить, — накинулся на меня Мелкий. — Да уже черт-те чего себе придумали!

Я сунула руку в карман и, не найдя там телефона, выругалась себе под нос, чувствуя, что это меня доконало прямо. А вывалившиеся от случайного рывка купюры закончили работу по снесению моей крыши. Запихнул все-таки скотина! Он, типа, заплатил, а ты с этим живи и делай потом что хочешь. Захотелось порвать эти бумажки, бросить на пол и истоптать, представляя на их месте его безразличную рожу, и еще и поджечь потом.

— Да отвалите вы! Какого хрена, а? Когда вы шляетесь не пойми где, мне, значит, знать не обязательно, а у меня сразу отчет полный требовать? — взорвалась я и, швырнув куртку поверх денег, пнула все это и рванула в ванную.

Парни ломиться ко мне не стали, а я разделась, обнаружив, что рубашка шиворот-навыворот, затолкала шмотки в стиралку и залезла в ванну. Воду включила горяченную и посильнее и сдавила ладонями виски, натягивая уголки глаз, будто это могло остановить противные унизительные слезы. В груди все давило, словно ребра кто ломал, голова раскалывалась, нос предательски заложило, а по щекам лилось и лилось. Я знала, от чего плачу. От боли. Вот только где ее исток? Да везде! Мало мне матери с отцом, жизни этой как через жопу, так надо было еще и проклятому Захару-наваждению со мной случиться. И наплевать, что в том, что он на моем пути появился, только сама и виновата. Не косячили бы, жили-работали, как все, и черта с два с ним бы пересеклась, да и если случайно, то все не стало бы таким вот дерьмом. Прошли бы мимо друг друга — между нашими мирами ничего общего, и это работает как эффект чертовой невидимости. Он сквозь меня бы сто пудов как сквозь стекло прозрачное глядел бы, да и я на него дважды бы не посмотрела. Зачем?

— Айка, выходи давай! — А вот и Шмель явился. Он у нас чувством такта не обезображен, так что как остальные молча ждать под дверью не стал. — Не вздумай там чего с собой сделать! Сам лучше убью к хренам! Выходи по-хорошему, или голышом вытащу.

— Да отцепись от меня! Ничего я с собой делать не собираюсь. Я что, совсем умом тронулась? — Очень забавный вопрос в моем нынешнем состоянии.

— Я — спать! — попыталась протиснуться мимо почетного караула подпирающих стены в коридоре, но не тут-то было.

— А ну стоять! — рыкнул Шмель, хватая за ворот халата и нахально его сдвигая. — Это что за х*йня? Засосы, бля? Лимонка?!

— Да отвали же ты! — вызверилась я, отпихивая его, в то время как Сазан уставился на меня ошарашенно, будто впервые видел. — Чего лезете ко мне вообще? Я у вас засосы считаю или отчитываться заставляю?

— Не сравнивай! — набычился Шмель. — Мы парни, а ты…

— А я девчонка, да, но, блин, чтобы ты знал, у меня тоже может быть своя жизнь, и в ней случился секс! Это преступление? Вам можно — мне нет? Типа, трахаться только мужики хотят и шалавы, уважения не заслуживающие? — Я заводилась все больше, сжимая кулаки. — Что, теперь я в ваших глазах сразу конченой стала? Типа тех, кого вы по разу тягаете и бросаете, а потом за пивом обстебываете?

Шмель стремительно схватил меня за затылок и вдруг уткнул лицом себе в грудь, крепко обнимая.

— Ну что ты городишь, балда! Мы же за тебя испугались и боимся. Ты у нас — палочка, ручки-ножки — ниточки. Тебя ж обидеть каждый может!

Я трепыхнулась для порядка раз, другой, и противные нежеланные слезы опять подступили к глазам. Ну вот что за напасть?

— Мне отец звонил, — всхлипнув в рубашку Шмеля, пробубнела я. — У матери опять рука сломана.

— Вот мудак! — стукнул по стене кулаком Сазан. — Да сколько же можно!

— Сказал, чтобы возвращалась, — продолжила жаловаться я. — Вот на кой я ему? Он же меня видеть не может! Только и орет, что ублюдина нагулянная. Радовался бы, что больше глаза не мозолю, чего назад тянуть?

— Да хрен его знает, Лимонк, — погладил меня по волосам, как маленькую, Шмель. — Но никуда мы тебя не отпустим. Пошел пахан твой лесом, и мать пусть туда же, раз такого козла защищает и разводиться не хочет. А давайте по пиву, как раньше, врежем и посидим, кинцо посмотрим и языками почешем?

— А давайте! — с легкостью согласилась я. Ледяное пиво — то, что надо, чтобы снизить температуру моего внутреннего кипения. Взять и смыть из головы этого Захара звероглазого так же легко, как смывала с себя его запах. Еще в его квартире. И еще раз уже дома. Да только он мне все равно чудится. Даже сквозь парфюм прижимающего еще меня к себе Шмеля, сквозь все привычные запахи. Гнать его!

— Знаю я, чего тебя дядька Марат домой тянет! — заявил Мелкий после первой же приконченной банки.

— О, сейчас нам наш умник и философ свою теорию задвинет, — ухмыляясь, ответил Шмель, в то время как Сазан все продолжал хмуриться и молчать.

— И задвину. Мне вот кажется, только не орите, что он твою мать все равно любил и любит.

— Ой, да неужели, — фыркнула я, приветствуя легкое головокружение и то, что потихоньку стало попускать от всего. — Вечная теория «бьет, значит любит»?

— Не совсем, в смысле только отчасти.

— Не гони. Не верю я в такое, — отмахнулась, снова напрягаясь.

— А ты сама посуди: ну вот бесился бы он так столько лет из-за… — Мелкий засопел и потупился, — ну из-за всей этой херни, что ты не его вроде.

— Не верю я в это! — огрызнулась я. — Ну от кого тогда? Сплетни все это.

— Да не злись, Айка! И ты, Мелкий, закрой тему эту. Какое нам дело, как там чё было, — подал наконец голос Сазан, пересаживаясь поближе ко мне. — Главное, что Айка наша, своя в доску, а кто ее папаша — нам пофиг всегда было и будет.

Но я так просто закончить не могла. Эта долбаная тема неверности моей матери отцу мне все детство перепохабила, взгляды вечно косые, шепотки, а то и откровенные насмешки не раз заставляли драться до крови. Да я слова доброго за все годы из-за этого ни от отца, ни от деда с бабкой с его стороны не слышала.

— Если и так, любит, говоришь, и за то нас с матерью колотил чуть что, то ему же только на руку, что свалила я и глаза никому не мозолю как его позорище. Зачем он меня назад тянет? Херовая у тебя теория выходит.

— И ничего не херовая! Ревнует он, небось, по сей день, не простил, думает, что мать этого твоего… — он опять запнулся, наткнувшись на наши недобрые, чуть пьяные взгляды. — Ну что она любит того, от кого как будто бы ты.