Читать книгу - "След Фафнира - Андрей Мартьянов"

– Будешь так переедать, к сорока годам обзаведешься грудной жабой и непрестанной одышкой, – авторитетно сказал доктор Шпилер, глядя, как Робер наваливает себе новую порцию овощей. – Глянь на Ойгена, такой… э… крупный молодой человек, а едва поклевал. Ойген, почему не ешь?

– Не хочу, – хмуро сказал Ойген. – Вам доктор, не понять. Я почему-то боюсь приближения ночи. Оно, то, что во мне, начало просыпаться. Ворочается в голове. Чужие непонятные мысли, воспоминания урывками. Может, лекарство какое дадите?

– Перед сном, – кивнул Шпилер. – Главное, не беспокойся. Рядом с тобой друзья, если станет плохо – мы обязательно поможем.

– Можно я схожу в церковь? – стеснительно попросил Ойген. – Давно не был. И вообще, там лучше, чем… Чем снаружи.

Когда австриец, получив дозволение доктора, отбыл по направлению к храму, Тимоти лишь руками развел.

– А если он и впрямь рехнулся? Странный такой…

– Нет! – решительно хлопнул ладонью по столу мистер Роу. – Это не помешательство. Не знаю что, но не помешательство. Тим, как думаешь, каждый сумасшедший взрослеет за считанные часы почти на десятилетие?

– Доктор, расскажите о видах сумасшествия, – полушутя-полусерьезно предложил Тимоти. – Вдруг вспомнится похожий случай?

– О-о-о, это тема весьма обширная! – у Шпилера загорелись глаза. Похоже, врач искренне любил свое ремесло. – Случаи помешательства известны с древнейших времен…

Лекция внезапно прервалась. В трапезную бомбой влетел взбудораженный Ойген, так и не добравшийся до церкви, и бегом кинулся к столу.

– Они забирают наши ящики! Из фургонов! Давайте скорее!

Тут сорвались все. Пронеслись ураганом через двор, в сторону где стояли повозки. Ну, точно…

– И как прикажете понимать сей непринужденный грабеж? – Уолтер Роу встал перед четырьмя высокими монахами, монументально скрестив руки на груди. – Господа, разве церковь не учит, что покушаться на чужое добро – грех?

– Не возжелай осла ближнего своего, – глуповато сострил Монброн, выглядывая из-за плеча ученого. Тим и Ойген промолчали, доктор хмыкнул.

Святые братья как раз вынимали из фургона длинный деревянный ящик, в котором скрывались драгоценности Фафнира.

– Приказ его высокопреподобия и английского господина, – неприветливо ответил чернобородый монах, – перегрузить вещи в подвал под дормиторием. Спрашивайте у аббата, господа. Нам приказали.

– Ладно, – кивнул Роу. – Где покои отца Теодора?

– Уолтер, не беспокойся, все в порядке! – громыхнул баритон незаметно подошедшего лорда Вулси. – Мы решили пока спрятать вещи внизу, а заодно кое-что осмотреть. И приглашаем тебя, как специалиста-консультанта. Его высокопреподобие очень интересуется нашими… приобретениями. Жаждет взглянуть лично. Прочие могут идти отдыхать, предстоит скучнейшая научная дискуссия, ничего интересного. Рассмотрите вещицы утром, при свете дня.

– Вечно вам достается самое интересное. – проворчал обиженный Монброн. – Хорошо, делайте, как знаете. Тим, доктор, Ойген, пойдемте закончим ужин.

– Я – в церковь, – отрекся Реннер. – Беспокойно на душе.

– Иди-иди, – подтолкнул его в спину техасец. – Наши комнаты потом найдешь?

– Монахи покажут, – не оборачиваясь, буркнул Ойген и зашагал в сторону низкого квадратного храма с круглой башенкой, увенчанной черным крестом.

* * *

Приблизительно за два часа до полуночи глубокий, толстостенный подвал дормитория (освещенный, кстати, электрическими лампами Эдисона – неожиданное новшество для захолустного монастыря) превратился в эдакую пиратскую сокровищницу, какие обычно описывают в романах плохие беллетристы.

Длинные деревянные столы, две бочки с мутной водой, несколько опустошенных бутылей из-под молодого вина. В углу неопрятной кучей сброшены походные вещи господ концессионеров. Два исключительно угрюмых и суровых, постоянно молчащих монаха, вынимают из гробоподобных ящиков некие грязные предметы, затем полощут их в бочках, тщательно протирают смоченными в слабом уксусном растворе тряпочками и выкладывают на уже помянутые столы ровнехонькими рядами. Возле самих столов суетятся, восклицают и заламывают от восторга руки трое: аббат Теодор в неизменной черной сутане, выряженный в лучший сюртук лорд Вулси и Уолтер Роу, сбросивший пиджак и закатавший рукава рубахи выше локтя.

А на дощатых столешницах!.. Блистают и переливаются всеми оттенками благородной желтизны круглые и квадратные монеты – арабские, римские, византийские; витые гривны, немного (совсем чуть-чуть!) погнутые ожерелья и браслеты, мерцают синим и рубиновым камни с пенсовую монету величиной, зеленятся необработанные изумруды; полыхают кровавым багрецом гранаты на массивных перстнях, сияют блюда и кубки с облезшим (увы!) перламутром; четыре отлично сохранившихся кинжала в вычурных ножнах, три меча с традиционно скругленным оконечьем – два лезвия совсем изъело время, но третий – как новый, только почистить и заточить! Шлем с немного облупившейся тончайшей эмалью, нагрудник доспеха, умопомрачительно напоминающий поздние римские образцы, позолоченные и зазубренные наконечники копий… Золото, золото, золото. Немного темного серебра. И камни. Много камней. В оправах и отдельно, в ожерельях и подвесках, в серьгах и обручьях! Имеется даже предмет, подозрительно напоминающий корону, – погнутый обруч с громаднейшим желтым изумрудом во лбу, зубчиками-трилистниками и чеканкой в виде пчелок, символом династии Меровингов.

Великое сокровище дракона Фафнира. Клад Нибелунгов. Проклятие Зигфрида.

Вот он. Во всей красе.

Возле столов весы. Старинные, ржавые, с гирьками. Пятьсот шесть фунтов чистейшего золота! По метрической системе, принятой во Франции, – двести два килограмма! И камней фунтов на пятнадцать – шесть килограммов с мелочью.

– Иисусе! Изумруд чистейшей воды, не меньше сорока карат! – Аббат выкраивает на своей физиономии голодного вурдалака такое выражение, что кажется, святого отца сейчас хватит сердечный удар. Подбирает новый камешек, глядит на свет: – А это… О нет, сапфиров такой величины доселе не встречалось! Сказка, истинная сказка!

– Господа, это невероятно! Подобные браслеты делали галлы еще в доримскую эпоху! Только один такой хранится в Британском музее, а здесь их целых четыре! Хоть стреляйся, это раритеты из раритетов! – Мистер Роу краснеет, бледнеет, снова заливается краской, тяжело дышит, лезет в портсигар за папиросами, прикуривает от свечи. – Бесподобно!

– Невозможно представить, что этот шлем когда-то красовался на голове Зигфрида, – стонет Джералд, сжимая обеими руками великолепное изделие и прикладывая его к своей каштанововолосой голове. – Почитай, то же самое, что потрогать клинок Юлия Цезаря или скипетр Карла Великого! Взгляните, вдруг этот меч принадлежал самому Хагену или Герноту? Ох…

И так далее. Восторгам нет конца и края, аббат и господа концессионеры поминутно прикладываются к бутылке с вином и не пьянеют – их пьянит не виноградная лоза, а чувство великой победы над загадочным прошлым. Только безмолвные монахи-бородачи, особо доверенные присные отца Теодора, невозмутимо отмывают от глины и песка сокровища Бургундских королей. В глазах смиренных иноков лишь кротость и смирение. Хорошо их выдрессировал преподобный…