Читать книгу - "Сага о Фафхрде и Сером Мышелове. Том 1 - Фриц Лейбер"

Мышелов подумал, что, по правде говоря, очень трудно служить хозяину, который не может ни говорить, ни писать, ни жестикулировать – особенно во время борьбы оврагами, теперь переставших казаться тупыми и достойными презрения. По всем расчетам, Гваэю уже несколько часов следовало быть мертвым. Вероятно, только его стальная воля волшебника и всепоглощающая ненависть к Хасьярлу удерживали его душу от бегства из того страдающего ужаса, в котором она ютилась.

Мышелов поднялся и, вопросительно пожав плечами, повернулся к Ививис, которая в эту минуту сидела у длинного стола, подшивая две черные свободные мантии с капюшонами, какие носили волшебники: она выкроила их под руководством Мышелова для него и для себя. Мышелов считал, что поскольку он теперь не только воитель Гваэя, но и вроде как единственный оставшийся у него волшебник, то ему следует подготовиться и появиться одетым согласно своей второй роли и иметь хотя бы одного прислужника.

В ответ на его пожатие плечами Ививис только сморщила носик, зажала его двумя изящными пальчиками и пожала плечами в ответ. И правда, подумал Мышелов, вонь становится сильнее, несмотря на все попытки как-то ее замаскировать. Серый подошел к столу, налил половину кубка густого кроваво-красного вина, которое понемногу и против его воли – начало Мышелову нравиться, хотя он уже знал, что его действительно делают из алых грибов. Серый сделал маленький глоток и суммировал происходящее:

– Перед нами дьявольски запутанный клубок проблем. Гваэевы волшебники испепелены – хорошо, я признаю, что в этом был виноват я. Его оруженосцы и солдаты бежали – в самые нижние, отвратительные, сырые, темные тоннели, как я думаю; или же перешли на сторону Хасьярла. Его девушки исчезли – все, кроме тебя. Даже его доктора боятся подойти к нему – тот, которого я притащил, свалился в глубоком обмороке. Его рабы ни к чему не пригодны, так они напуганы – только тот шагающий скот у вентиляторов не теряет головы, и то только потому, что у них ее нет! На наше послание Флиндаху с предложением объединиться против Хасьярла не последовало ответа. У нас нет пажей, с которыми можно было бы отправить еще одно послание – и нет ни одного патруля, который предупредил бы нас, если Хасьярл начнет атаку.

– Ты бы мог сам перейти на сторону Хасьярла, – указала Ививис.

Мышелов обдумал это.

– Нет, – решил он, – в таком безнадежном положении, как наше, есть что-то слишком зачаровывающее. Мне всегда хотелось покомандовать в таких условиях. А предавать интересно только богатых победителей. И все же, какую стратегию я смогу применить, не имея даже скелета армии?

Ививис нахмурилась.

– Гваэй часто говорил, что так же, как война мечей – это всего лишь средство продолжения дипломатии, так и волшебство – это всего лишь средство продолжения войны мечей. Война заклинаний. Так что ты можешь еще раз попробовать свое Великое Заклинание, – заключила она без особого убеждения.

– Только не я! – отказался Мышелов. – Оно даже не коснулось двадцати четырех волшебников Хасьярла, иначе болезнетворные заклинания против Гваэя прекратились бы. Либо они – волшебники Первого Ранга, либо я читаю это заклинание задом наперед – и в этом случае, если я попробую прочитать его снова, то, может быть, на меня обвалится потолок тоннеля.

– Тогда используй другое заклинание, – предложила сообразительная Ививис. – Выпусти против Хасьярла армию из настоящих скелетов. Сведи его с ума или наложи на него заклятие, чтобы он спотыкался на каждом шагу и ушибал пальцы. Или преврати мечи его солдат в сыр. Или заставь их кости исчезнуть. Или преврати всех его девушек в кошек и подожги им хвосты. Или….

– Прости, Ививис, – торопливо перебил Мышелов, видя, как нарастает ее энтузиазм. – Я не сознался бы в этом никому другому, но…. это было мое единственное заклинание. Мы должны полагаться только на нашу смекалку и оружие. И я снова спрашиваю тебя, Ививис, какую стратегию применяет генерал, когда его левый фланг разбит наголову, правый обращен в бегство, а в центре десять раз истреблен каждый десятый?

Мышелова прервал тихий нежный звук, словно где-то звякнул серебряный колокольчик, или кто-то задел высокую серебряную струну арфы. Несмотря на то, что звук был очень слабым, он, казалось, на мгновение заполнил всю комнату воспринимаемым на слух светом. Мышелов и. Ививис изумленно огляделись вокруг, а потом в один и тот же момент посмотрели на серебряную маску Гваэя в нише над арочным проемом, перед которым разлагались прикрытые шелком бренные останки Гваэя.

Сверкающие металлические губы статуи улыбнулись и раздвинулись – насколько можно было разглядеть в полумраке – и раздался тихий голос Гваэя, говорящий самым оживленным тоном:

– Ответ на твой вопрос: он нападает!

Мышелов моргнул. Ививис уронила иголку. Статуя – ее глаза, казалось, поблескивали – продолжала:

– Приветствую тебя, мой капитан без войска! Приветствую тебя, дорогая девочка. Прости, что исходящая от меня вонь оскорбляет тебя – да-да, Ививис, я заметил, как весь последний час ты зажимала нос, поворачиваясь к моим бедным останкам – но ведь весь мир кишит отвратительными вещами. Это, случайно, не смертоносная черная гадюка скользит сейчас сквозь черную мантию, которую ты шьешь?

Ививис, у которой от ужаса перехватило дыхание, быстро, как кошка, вскочила на ноги и отшатнулась от материала, лихорадочным движением стряхивая что-то со своих ног.

Статуя засмеялась естественным серебристым смехом, а потом быстро сказала:

– Я прошу у тебя прощения, моя нежная девочка, это была всего лишь шутка. У меня слишком хорошее, слишком хорошее настроение – возможно, потому, что моему телу так плохо. Нам нужно начать составлять планы – тогда я смогу обуздать это странное возбуждение. А теперь тихо! Тихо!

***

В Хасьярловом Зале Волшебства двадцать четыре чародея отчаянно – неподвижным взглядом – смотрели на огромный магический экран, установленный параллельно их длинному столу; они изо всех сил пытались сделать так, чтобы изображение на нем стало четким. Сам Хасьярл, зловещий в своих темно-красных погребальных одеждах, смотрел на экран поочередно открытыми глазами и сквозь расширенные колечками отверстия в верхних веках – словно это могло сделать изображение более резким – и, заикаясь, бранил волшебников за их неуклюжесть; время от времени он отрывистым тоном говорил что-то своим военачальникам.

Экран был темно-серым, двенадцать футов в высоту и восемнадцать в ширину, и образы проявлялись на нем в бледно-зеленом колдовском свете. Каждый чародей отвечал за определенный квадратный ярд экрана, проектируя на него свою часть ясновидческого зрения.

Картина представляла Гваэев Зал Волшебства, но лучшим, достигнутым до сих пор результатом было повсеместно смазанное изображение, на котором можно было разглядеть стол, пустые кресла, низкую кучу на полу, точку серебристого света высоко на стене и две движущиеся фигуры – эти последние представляли собой просто похожие на саламандр цветные пятна с руками и ногами, так что нельзя было определить даже их пол (если они вообще были людьми и к тому же еще мужчиной и женщиной).