Читать книгу - "Белая змея - Танит Ли"

Пандав задержала дыхание. Ее рука скользнула к груди, где в перламутровых ножнах прятался кинжал. Незваная гостья умела читать мысли. Она могла проникнуть даже в мозг Виса, хотя сами Висы не обладают такими способностями.

— Да, — подтвердила женщина. — Я могу говорить изнутри. И довольно точно считывать.

— Значит, ты из Шансара, — Пандав произнесла это с холодным высокомерием элисаарского Виса.

— Нет. Шансарцы не столь искусны. Я — эманакир.

— Степнячка! — бросила Пандав, словно выругалась.

— Эманакир, я сказала. Есть разница.

Теперь стало понятно, почему возничий пустил женщину в экипаж. Если завоеватели из-за моря порой наталкивались на сопротивление, то с жителями Равнин никто ничего не мог поделать. Они, несущая разрушение свора змеиной ведьмы, могли сотрясать основания городов и вызывать богов из-под моря.

— Чего ты хочешь? — спросила Пандав. Было ясно, что цель женщины не имеет отношения к Застис. Впрочем, оно и к лучшему, ибо ее белая кожа вызывала неприязнь у танцовщицы.

— Лидийца, — ответила женщина. — Дети Дайгота знают о делах друг друга. Расскажи мне, как сблизиться с ним.

— Ты меня удивляешь, — уронила Пандав. — Откуда мне знать? Иди на стадион. Умоляй его, как другие. Пошли подарок.

— Ты неправильно поняла мои слова. Мне нужно поговорить с ним наедине.

— Стадион. Мольба. Подарок, — с мрачным удовольствием повторила Пандав.

— Закорианка, — голос белой женщины охладил даже жаркую предзастианскую ночь, — от моего внимания не отказывается никто.

— Тогда и он тебе не откажет. Зачем ты пришла ко мне?

— Чтобы облегчить путь. Так, теперь я вижу. Он на званом ужине, но скоро уйдет, так как через четыре дня ему сражаться на стадионе. Как ясен твой разум! И какую же дорогу к дому он выберет для одинокой прогулки элисаарской ночью, Пандав эм Ханассор?

Увидев, как легко гостья читает ее неосторожные мысли, Пандав попыталась окружить стеной свои знания об улицах города. Разумеется, без всякого толку.

— Благодарю тебя, — промолвила сука-эманакир, нежная, словно несущие смерть снега.

Сразу после полуночи группа саардсинских Клинков спустилась с крыльца особняка на Колонную площадь. Они смеялись и прихлебывали вино, окруженные блеском молодости, силы и богатства. Среди них шел и Регер эм Ли-Дис.

Когда они проходили через многоколонную галерею, направляясь к улице Мечей, кто-то окликнул Лидийца. Его спутники, ничего не заметив, пошли дальше, но Регер заколебался и взглянул назад. Бледная тень, женщина, появилась меж колонн.

— Не сегодня, красавица, — сказал он, почти отвернувшись от нее. — Я сражаюсь в первый день Застис.

И тут он понял, что никто ничего не говорил. Его имя прозвучало прямо внутри его черепа.

Все светлые расы гордились способностями к мысленной речи, однако большая часть чистокровных Висов питала отвращение к малейшему намеку на подобное. Регер снова повернулся и подошел к женщине. Неподалеку горел уличный фонарь, но свет шел из-за ее спины, и он мог разглядеть лишь белизну ее плаща. Он остановился рядом, старательно изгоняя следы гнева с лица и из голоса, прежде чем обратиться к ней:

— В Новом Элисааре тебя могут побить за такие фокусы. Не делай так даже в шутку, — он огляделся и добавил: — Где твоя свита?

— У меня ее нет, — ответила женщина. Теперь она пользовалась нормальным голосом, который был прохладным и отнюдь не призывным.

— Это неразумно, — предостерег он. — В следующий раз возьми с собой слугу или раба.

— О, на этих улицах в полной безопасности лишь победитель, — произнесла она с ноткой издевки. — В Саардсинмее даже убийцы делают ставки на скачках.

— Ни один человек не рискнет напасть на меня, — отрезал Регер. — Он понимает, что я могу убить его.

Он не хвалился, просто говорил то, что есть. Но она возразила:

— Ни один человек не осмелится напасть на меня. Это равносильно смерти.

Отступив на шаг, прямо под свет фонаря, она откинула капюшон.

Регер никогда не видел такой белизны. Пожалуй, только мраморные статуи могли сравниться с ней. Белая кожа и волосы, лишь смутная тень на бровях и слабый цвет на губах, но, возможно, она подрисовала их. Ее нечеловеческие глаза отталкивали — белые глаза змеи. Ему не хотелось видеть ни их, ни ее самое.

Говорили, что вся ее раса владеет магией. Регер поверил в это, едва увидев ее.

— Зачем ты остановила меня? — спросил он.

— Ты неохотно согласился. Я могу остановить любого человека и отвести его, куда пожелаю. Так чего же я хочу? Ты признаешь, что сейчас моя раса попрала твою.

— Я воин и колесничий. Я ничего не знаю о твоем народе.

— На Висе нет никого, кто не знал бы о нас.

— Я раб, собственность города. Мое мнение вряд ли что-то значит для тебя. Мы уже долго разговариваем, госпожа, так что прости меня. Спокойной ночи.

— Я не позволяла тебе идти.

— С вашего позволения или нет, леди, но я вас покидаю, — он отвернулся и направился на улицу Мечей.

— Какое противоречие, — бросила она. — Раб, который король. Лидиец.

— Что тебе нужно? — раздраженно произнес он, обнаружив, что снова остановился.

— Приходи ко мне домой завтра вечером.

— Снова приношу извинения, но я обязан быть в другом месте.

— Ты без труда найдешь мой дом. Спроси на улице Драгоценных Камней, и любой скажет тебе, где остановилась эманакир.

Он быстро пошел прочь, оставив ее под фонарем. Колонны стройными рядами проплывали мимо, некоторые были исписаны изречениями, стихами или именами работающих здесь шлюх.

Он знал этот город почти всю жизнь. В девятнадцать лет он стал знаменит и освободился от власти прошлого. Но иногда в памяти всплывали воспоминания о другой земле. Искайские горы. Женщина, лица которой он не помнил — лишь ее черные, наполненные жизнью волосы. Порой он думал о ней, своей матери. Иногда он даже носил в ухе вместо подвески или драгоценного камня золотой конус монеты, дрэк, которым его отец заплатил матери за проведенную вместе ночь. Он не горевал о своем прошлом, но и не сторонился его обрывков.

Однако куда отчетливее слов и лиц он помнил, как в той стране один из мужчин постоянно избивал женщину, его мать. Теперь ни один мужчина, находящийся в здравом уме, не посмеет поднять руку на женщину в присутствии Лидийца… Столкнувшись с белоглазой Равнинной ведьмой, Регеру пришлось напомнить себе об этом правиле, ибо во время разговора он ощутил, как закипает в нем неодолимая жажда крови, что изредка случалось с ним на стадионе. Ему показалось, что он хочет ее смерти.