Читать книгу - "Королева Бедлама - Роберт МакКаммон"

— Убили! Убили! — кричал человек. Потом он увидел Мэтью и задрал руки вверх, будто моля о пощаде, чуть не рухнув вперед. Лицо его побледнело, темно-рыжие волосы стояли дыбом. — Кто тут?

— А кто вы… — Но тут в совместном свете своего фонаря и добавившегося к свету лампы на углу Смит-стрит он узнал лицо. Это был Филипп Кови, одноклассник Мэтью по приюту. — Филипп, это я, Мэтью Корбетт! Что случилось?

— Мэтью, Мэтью! Там его зарезали! Насмерть!

Кови схватился за Мэтью и чуть не рухнул вместе с ним в грязь. А потом Мэтью сам чуть не упал от запаха перегара. Глаза у Кови покраснели, вокруг них залегли темные круги, а от того, что он сейчас увидел, у него потекло из носу, и нити блестящей слизи пролегли по губам и подбородку.

— Убили его, зарезали! Боже мой, совсем насмерть!

Кови, узкоплечий и низкорослый, на три года моложе Мэтью, был так пьян, что Мэтью пришлось его обхватить за плечи, иначе бы он упал. И все равно Кови дрожал и дергался, всхлипывал, и колени у него подкашивались.

— Боже мой! — всхлипывал он. — Боже мой, я на него чуть не наступил!

— На кого? Кто это был?

Кови поглядел невидящими глазами. Слезы текли у него по щекам, губы дергались.

— Не знаю. Зарезанный, там лежит.

— Там? Где там?

— Вон там!

Кови показал себе за спину на Смит-стрит, а потом Мэтью увидел влажную кровь не только на указательном пальце у Кови, но и на другой руке, и красные мазки и пятна черной массы на всей своей белой рубашке.

— Боже мой! — крикнул Мэтью, отдернулся — и у Кови колени поддались. Он свалился кучей, издавая булькающие звуки, и его стало выворачивать.

— В чем дело? Что за шум?

Со стороны «С рыси на галоп» приближались два фонаря, и через секунду Мэтью разглядел еще четырех идущих человек.

— Сюда! — крикнул он. Глупо и непонятно, подумал он: они же и без того сюда шли. И для пояснения крикнул: — Я здесь!

Что было еще глупее, наверное, потому что в этот момент свет обоих фонарей упал на него, идущие ахнули и чуть не попадали друг на друга, как оглушенные быки, увидев его окровавленную рубашку.

— Мэтью! Да ты же весь разорван! — Феликс Садбери направил свет фонаря на Кови: — Это вот этого гада работа?

— Нет, сэр, он…

— Констебль! Констебль! — заорал человек за спиной Садбери голосом, которым можно было бы вышибать двери и разносить ставни.

Мэтью отвернулся от этого жуткого рева, обошел Филиппа Кови, подняв фонарь, чтобы увидеть, кто там лежит тяжело раненный на Смит-стрит. Но в круге света от фонаря не было никого. Вдоль улицы в окнах загорались свечи, люди выходили из домов. Бешено лаяли собаки. Откуда-то слева донесся ослиный крик — наверное, аккомпанементом стоящему сзади джентльмену, который приложил руки ко рту и заорал в ночь: «Консте-е-е-ебль!» так громко, что наверняка переполошил огненнокрылых жителей Марса.

Мэтью продолжал идти на юг. Феликс Садбери тревожно окликнул его — Мэтью не ответил. Еще несколько шагов — и он разглядел человека в черном, присевшего под красными полосами вывески аптеки на Смит-стрит, уже закрытой на ночь. К нему обернулось мрачное лицо:

— Света сюда!

Мэтью подчинился, хотя не без внутреннего сопротивления. Тут он увидел всю картину: двое склонились над телом, растянувшимся на спине. Черная лужица грязи мерцала на английской земле. Потребовавший света — не кто иной, как преподобный Уильям Уэйд — протянул руку и взял у Мэтью фонарь, чтобы посветить своему спутнику.

Старый доктор Артемис Вандерброкен тоже держал лампу, которую Мэтью сперва не заметил, поскольку свет ему загораживал проповедник. Саквояж с инструментами стоял рядом с доктором, и склонившийся Вандерброкен разглядывал горло трупа.

— Ничего себе порез, — услышал Мэтью слова старого врача. — Еще чуть-чуть, и мы бы хоронили голову отдельно от тела.

— Кто это? — спросил Мэтью, наклоняясь посмотреть, но не особенно желая оказываться так близко. Его тошнило от тяжелого медного запаха крови.

— Не могу сказать, — ответил преподобный Уэйд. — А вы, Артемис?

— Нет, лицо распухло до неузнаваемости. Вот что: посмотрите его сюртук.

Тут подошли Садбери и прочие, и еще несколько человек с другой стороны. Еще какой-то пьяница протолкался посмотреть — рябое от оспы лицо раскраснелось, запах эля и виски ореолом окружал его.

— Это ж мой брат! — вдруг заорал пьяный. — Господи ты Боже, это же мой брат, Дэви Мантханк!

— Это Дэви Мантханк! — заорал Луженая Глотка, и Мэтью оглох на одно ухо. — Дэви Мантханка убили!

Из толпы, на уровне коленей, просунулась еще одна красная морда:

— Эй, кто? Кто там меня убил?

— Придержите языки! — прикрикнул Уэйд. — А ну, все назад. Мэтью, ты честный человек?

— Да, сэр.

— Возьми вот это. — Он протянул Мэтью темно-синий бархатный бумажник, обернутый кожаной лентой, тяжелый от монет. Потом протянул золотые карманные часы. — Осторожнее, на них кровь. — Тут он, очевидно, впервые заметил измазанную рубашку Мэтью: — А c тобой что случилось?

— Я был…

— Уильям, вы посмотрите вот на это! — Вандерброкен поднял фонарь и показал проповеднику что-то такое, что Мэтью не было видно. — Орнамент, — заметил доктор. — У владельца этого лезвия есть еще и злобное чувство юмора.

— Мы вынуждены его покинуть, — услышал Мэтью слова преподобного. — Вы уверены, что он мертв?

— Горько говорить, но он давно уже за пределами этого мира.

— Но кто это? — спросил Мэтью. Его толкали и отпихивали — вокруг тела собиралась толпа. Еще несколько минут, и если Мэтью правильно понимает, что такое толпа, то булочник подтащит сюда фургон, разносчики начнут выхвалять свой товар, продажные женщины — ловить поздних клиентов, а карманники ринутся за добычей.

Преподобный Уэйд и доктор поднялись. Мэтью заметил мелькнувшее под серым плащом у Вандерброкена синее — кажется, ночная рубашка.

— На. — Уэйд вернул Мэтью фонарь. — Посмотри и скажи.

Преподобный отступил в сторону. Мэтью вышел вперед и направил свет на мертвеца.

Лицо его было красной и распухшей маской ужаса. Кровь обильно текла из ноздрей и рта, но жуткий разрез пересекал горло. Желтые жилы и что-то блестящее и темное виднелись в зияющей ране, похожей на кошмарную ухмылку под обвисшим подбородком. Белая полотняная манишка превратилась в запекшуюся массу. Над раной трудились зеленые мухи, они же ползали по губам и ноздрям, безразличные к шуму и ажиотажу людей. Как ни был Мэтью потрясен этим грубым насилием, он машинально отметил подробности: окоченевшая правая рука лежит на животе, пальцы расставлены, будто их владелец был поражен сюрпризом, причем приятным, серовато-стального цвета волосы перепутаны, явно дорогой и сшитый на заказ черный в полоску сюртук, жилет, серебряные пряжки на начищенных башмаках, черная треуголка чуть поодаль от тела — на глазах у Мэтью ее смяли неуклюжие сапоги зевак, напирающих жадной до зрелищ толпой, почти обезумевшей от любопытства.