Читать книгу - "Окно в Европу - Михаил Ахманов"

– Я хазарский плохо понимаю, – молвил наконец Чурила. – Дед бабку колотил, чтобы по-хазарски не гутарила… любил очень, а за это бил… Одначе помнится мне, что эти слова ужас как поносные. Хужей нельзя хазарина обидеть. Зря ты, Ромка, это сказал.

– Так погорячился!

Хайло поднял пистолеты.

– Я тоже щас погорячусь. Пристрелю вас троих, головы велю на пики вздеть и поеду на хазарскую заставу с извинением. Вот, скажу, те безобразники, что ваших порешили… не горячие, правда, но еще теплые… Своей рукой наказал!

Лицо Пятка побледнело, Ромка судорожно вздохнул, Прошка Армяк повесил голову. Казаки переглянулись. Десятник Сидор сказал:

– Стрельнуть их дюже слишком, старшой. Чевой-то иное придумай. К примеру, вожжой отстегать.

– Нынче то не главная забота, – с горечью произнес сотник и опустил оружие. – К хазарам как явимся? Что скажем? Как в Саркел попадем? Дорога еще не близкая, три раза успеют нас поймать… Может, уже скачут конники с их заставы… Приедут, увидят побитых и пустятся вдогон за нами!

– Все так, старшой. Ехать надо отсель пошустрее, а как умотаем… – Сидор глубокомысленно поднял взор к небу. – Как умотаем, сесть в круг казачий в тихом месте и покумекать всем опчеством. Опчество – великая сила! Может, чего и надумаем.

Казаки одобрительно загудели. Демократия, вспомнил Хайло, Марк Троцкус называл такое демократией, а Филимон над ним смеялся… Верно смеялся! Может, и хороша демократия, чтобы державой править, а в делах военных точно нет! Тут нужны быстрый ум, твердая воля и крепкая рука!

Обдумав эту идею, он хмуро покосился на Сидора, оглядел казаков и молвил:

– Я вам покажу круг да опчество! Своеволия у нас не будет, не на базаре! Что велю, то и будете делать, лоботрясы хреновы!

– Так сделаем, – вякнул кто-то. – Только што?

Хайло привстал в стременах, озирая степь. Пока она была безлюдна.

– Допрежь всего мотаем отсюда. А там получите приказы.

Хлестнув плетью жеребца, он поскакал на юго-запад. Некое решение зрело у него в голове, и мнилось сотнику, что чезу Хенеб-ка, уловив невысказанное, смотрит на него с улыбкой и как будто шепчет: верная мысль, воин, князь Синухет такое бы одобрил… Финики с кривой пальмы так же хороши, как с прямой.

* * *

В Зимнем дворце, в любимом покое с видом на Днепр, князь Владимир наставлял будущего своего преемника. Боги не дали ему сыновей в законном браке, а прижитые на стороне, хоть от ткачих и доярок, хоть от дочек боярских, не годились в князья, ибо кровь прародителя Кия смешалась в них с не такой благородной или вовсе плебейской. Посему наследником считался племяш, сын младшего брата Владимира княжонок Юрий. У этого с кровью все было в порядке – по женской линии происходил княжонок от варягов из знатного рода Рюрика.

Они сидели у палисандрового стола греческой работы, подпертого резными ножками в виде нимф и фавнов. Это отвлекало Юрия от дядиных речей – очень хотелось ему разглядеть, что там фавны вытворяют с нимфами и в каких позициях. А дядюшка толковал о скучном: о политике, войне и государственном бюджете.

– Сядешь на престол, Юрась, отвоюешь Крым с Азовом, если я не успею, – наставлял князь племянника. – Потом вдоль Черного моря двинешься, к вольному граду Одессе. Зело там бухта хороша! Флот построишь, и на Царьград! Думаю, деньга на то найдется – либо римляне дадут, либо иудеи, а может, Египет. Смотря кто будет у нас в единоверцах…

– Сделаю по воле твоей, государь-батюшка, – пообещал Юрий.

– Только как возьмешь Одессу, не забудь горожан перевешать. Всех! Грецкого корня они, скалозубы, насмешники! Над Киевом насмехаются, пьески поносные пишут да анекдотцы сочиняют! А изведешь под корень, будет тихо. Град же засели надежными людишками, хоть калмыками, хоть чукчами.

– Изведу, государь-батюшка, – кивнул княжонок, поглядывая под стол. – Всенепременно изведу!

Был он хлипким и сутуловатым, прыщавым и вертлявым, с непомерно длинными руками, за что и прозвали его Долгоруким. Князь глядел на него с сожалением, отмечая, что их славный род пошел на убыль в этом отроке. Предок Кий, из великанов великан, рубился алебардой в два аршина, Вещий Олег и Игорь не уступали ему ростом и богатырской статью, а Святослав, хоть уродился пожиже, мог свалить быка, врезав по рогам. Да и сам князь Владимир был молодец! Охо-хо, в былые-то годы… Вздохнув, он принял чашу со стола, отхлебнул фряжской мальвазеи, поморщился и заговорил о главном.

– Скоро волхвов чужеземных соберем, идолищ своих порубим и к вере правильной склонимся. Чуб и Лавруха советуют выбрать латынскую, большие выгоды сулят! Опять же чуть не все Европы веру эту разделяют и молятся на римский манер… Если будет так, найдем тебе, Юрась, достойную невесту. Скажем, из германских принцессок.

Юрий оживился.

– Не хочу германскую, государь, у них девки белобрысые да толстомясые. А мне чернявенькие любы! И чтоб шустрой была, как… как… – Он покосился на нимф под столом. – Может, грецкую княжну раздобудем, из самого Царьграда?

– До царьградских принцессок мы еще не доросли, – молвил князь Владимир с сожалением и допил чашу с мальвазеей. – Вот возьмешь Царьград, все девки будут твои.

– Тогда латынянку мне сосватай, они тоже чернявые!

– У латынян принцессок нет, а вот у германцев – как блох на бродячей собаке, – буркнул князь и призадумался. – Разве консульскую дочку найдем… или с богатым папаней-сенатором… Ну, посоветуюсь с Близнятой! Взять невесту из Рима тоже хорошо. Слышал я, девки там шаловливые да игривые! Сдюжишь, Юрасик?

– Не сомневайся, государь-батюшка! – бодро ответил княжонок и облизнулся.

Князь Владимир расправил усы, кликнул стольника и велел поганую эту мальвазею убрать, пусть кошаки ее лакают, а принести для веселия души и сердца крепкой медовухи, что и было тотчас исполнено. До вечера князь пил, посвящал наследника в тонкости политики, толковал про окно в Европу и так навеселился сердцем и душой, что сомлел вконец. Но здравого разума не утерял, и когда Юрий поднялся, чтобы оставить князя-батюшку в покое, поманил его пальцем, желая поделиться самым тайным. Княжонок склонил ухо к государевым губам, и сквозь пары перегара донеслось:

– К-курилы… К-курилы япошкам н-не отдавай… И п-пусть н-на Сах-халин не зарятся…

Вымолвив это, князь-государь обмяк в кресле и захрапел.

* * *

Алексашка нагнал их, едва отъехали от места недавнего сражения. В поводу он вел хазарского коня, того, в чьем стремени запутался сапог. Обувка, почти новая, так и висела – видать, великовата была покойному стражу и соскользнула с ноги.

– Вот, лошадку добыл для дядьки Ермолая, – молвил Алексашка, нагло подмигивая сотнику. – Не пропадать же имуществу! Как говорится, князю слава, боярину почет, а москалю деньги. Или другой пользительный прибыток.

Хайло цыкнул на шельмеца, но в глубине души был доволен – во-первых, потому, что не бросил москаль сотоварищей, а во-вторых, без Алексашки планы, зреющие у сотника в голове, казались трудно выполнимыми. Спросив, верно ли они едут к городу Соча-кала, Хайло шибче погнал жеребца, не забывая озирать окрестности. Время у них еще было, но небольшое: пока наедут хазары с заставы, пока разберутся с убитыми, пока погоню соберут, день повернется к вечеру. А в темное время в степи ничего не сыщещь, кроме коварной ямы – подвернется такая под копыто, и будет всадник на земле, а лошадь без ноги.