Читать книгу - "Белая нить - Алена Никитина"

— Это ваш дом? — спросила Эсфирь, созерцая цветочные узоры на полу. — Вы принесли меня к себе?

— Что? — Олеандр моргнул, чувствуя, как сердце заходится в пляске. — А!.. Да, принес. Вроде бы.

— Большое вам спасибо. — Она тепло улыбнулась, поклонилась и продолжила: — Я хорошо помню вашу драку с тем худым господином-тенью в костяном наморднике. Еще помню, как упала, как вы обняли меня и взяли на руки, а вот потом — пустота.

— Не благодари. — Он не произносил, скорее, шептал. — Я мог тебе помочь. И помог.

— Спасибо.

Щеки Олеандра обжег румянец. Очертания Эсфирь помутнели и расплылись от навернувшихся слез.

— Вы долго, — проговорила она с ноткой обиды. — Я тут давно сижу. Побоялась выходить…

И слава Тофосу, что побоялась!

— В прошлый раз мы толком не поговорили. — Олеандр моргнул. — Я, похоже, напугал тебя. Разозлился… Прости… Как ты очутилась у Морионовых скал? Ты кочевница?

— Не знаю. — Чернокудрая голова склонилась набок. — Извините, но я все ещё не могу ответить на ваши вопросы. Я мало что помню. Помню, как проснулась в пещере, заваленной камнями. Но одна женщина помогла мне выбраться. Она как вы, думаю — тоже ветками махала. Потом убежала, я только золотые глаза рассмотрела. Ах, да! С ней еще мужчина был.

Речи Эсфирь расставили всё по местам. Вот почему у скал тогда разломанные булыжники валялись. Зелен лист, дриады опутали их лианами и оттащили от прохода в пещеру, чтобы помочь пленнице.

Но что за парочка прогуливалась ночью у чёрных скал? Почему они скрылись? Узрели хина и испугались?

И помалкивают ведь. Днём Олеандр полпоселения облазил, а шепотки о крылатой девице слуха не тронули. Очень странно. И подозрительно, ведь в лесу той же ночью мёртвое тело Спиреи нашли.

Нашли в роще. Где-то близ Морионовых скал. Совпадение?

— Погоди-ка! — опомнился Олеандр. — Мало что помнишь? Что это значит?

— То и значит, — Эсфирь пожала плечами. — Я помню, как очнулась в пещере. Помню всё, что случилось после. А вот до…

— Помнишь, кто ты?

— Эсфирь. А как вас зовут?

Да не о том Олеандр спрашивал, Боги! Он скрипнул зубами. И, к своему изумлению, представился:

— Олеандр.

— Дарованное вам имя ласкает слух, — пропела Эсфирь, и он покраснел пуще прежнего.

Да кто она такая, в самом деле? Одним присутствием довела двух взрослых дриад до смятения. И ладно бы только Олеандра, но Зефирантес!.. Он вообще, чудилось, закоченел, напоминая холст, на который разлили ведро с алой краской. Какими чарами нужно обладать, чтобы пробить броню этого гиганта? В кругу девиц он изредка тушевался, но столь потерянным и взволнованным не выглядел никогда. Никогда! Ни разу!

— А я Зе… Зе-фи-ран… — запинаясь на каждом слоге, забормотал приятель. — Зе-зефирантес.

— О-о-о! — Эсфирь хлопнула в ладоши и подскочила к нему. — Я так рада, рада нашему знакомству! А там… Не подскажете, что снаружи произошло? Кричали все. Страшно. Олеандр вон весь в крови измарался. И юноша, которого вы принесли…

— Да это… дуэль там… да, дуэль случилась.

Свет! Её свет во всем повинен! Точно!

Олеандр уже хотел спросить, что за сияние её обволакивает, как вдруг в груди пророс росток гнева. Мозолистые пальцы друга потянулись к лицу Эсфирь. Потянулись к тому участку кожи над губой, где темнела милейшая родинка, похожая на звезду.

Да как он смеет?!

Кто-то незнакомый овладел сознанием Олеандра. Заколотилось сердце до того отчаянно, что к глотке подкатил комок дурноты.

— Не трогай её! — Олеандр и сам не понял, как очутился возле парочки и саданул Зефа по ладони.

Шлепок, сочный и влажный, отразился от стен хижины. Загулял в ушах, затрагивая струны благоразумия.

— Ой! — пискнула Эсфирь.

— Обезумел совсем?! — взревел Зефирантес. — Думаешь, раз уродился сыном правителя, так тебе теперь все дозволено?!

— Да! — ляпнул Олеандр. — То есть нет. То есть да!

Ему бы встревожиться из-за затруднений с ответом и извиниться. Крупицы здравого смысла наперебой твердили, что он угодил в ловушку искаженного восприятия, велели опомниться. Но капкан неведомых чар не дозволил отступить:

— Будь так добр, покинь мой дом.

Олеандр оттолкнул Эсфирь плечом и заслонил собой, взирая на гиганта, в чьих глазах сверкнул недобрый огонек.

— Поглядите-ка, защитник нашелся, — Зефирантес сжал кулак. И мышцы на его руке налились, забугрились. — Изнеженное дитя. Никогда ты меня не ценил! Не ведаешь, не понимаешь, сколь это трудно — сражаться за место среди воинов и тащить на плечах мать и сестру!

— Не ведаю, — согласился Олеандр.

Взор проскользил по потолку. Застыл на переплетении лоз, овивших балки, и метнулся вбок. Над ложем на полке, изогнувшейся улыбкой, покоилась в ножнах древняя сабля Дэлмара, оставленная братом.

— Не ведаю, — повторил Олеандр, отступая, — но у каждого свой путь. Я многое отдал бы, чтобы оживить мать. А брат…

— Глендауэр! — вскрикнул Зеф — Ну конечно! Вечно ты дымишься, стоит кому его припомнить. А сам вещички его хранишь! Что? Думал, не вижу я ничего? Ты не влюблен в братца-то?

— Идиот!

— Треклятый всезнайка!

— Вы ведь не собираетесь драться?! — возопила Эсфирь.

Её восклик словно спустил лавину. Олеандр вскинул руки, метнул в потолок вспышку чар, напитывая и укрепляя лозы. Зеф тронул ножны, и меч с лязгом выскользнул из них. Один за другим лозы ринулись к полу. С грохотом вонзились в него, решеткой разделяя комнату на две половины.

Зефирантес отскочил к двери, явно не ожидая подобного. Олеандр рванул к ложу, запнулся, но все-таки стащил саблю и сразу же обнажил. Лезвие сверкнуло в свете златоцветов.

Эсфирь сдавленно охнула, когда Зеф рассек лозы надвое. Нижняя часть ограды повалилась, верхняя все еще висела. Он нырнул под неё. Крепче перехватил меч и понесся вперед с такой скоростью, с какой катится валун со склона горы. Возвёл лезвие над головой, намереваясь ударить с размаху и рассечь соперника надвое.

Оплошал. Звон скрестившихся клинков огласил дом. Олеандр налег на свой, чтобы нагнуть меч, выбить во вращении. Да какой там! Колени подгибались. Ноги разъезжались — поди перебори воина, который вдвое, а то и втрое превосходит тебя по весу.

Меч со скрежетом проехался по сабле. Олеандр отступил на шаг. Еще раз. Еще и еще.

Без толку! Рядом блеснула полоска стали. И грудь пронзила боль. Пинок в живот откинул его к креслу. Да столь лихо, что он рухнул. Прокатился по полу и поцеловал затылком подлокотник кресла. В ушах загудело. Взор перекрыло угольное полотно. Тупой стук в висках удар за ударом выбивал из головы мысли. Чары утекали из тела вместе с кровью, стекающей по ребрам.