Читать книгу - "Грани безумия. Том 1 - Ирина Успенская"

Он прикрыл глаза под испытующим взглядом мастера и глубоко вдохнул. Пальцы сами собой остановились на холке Перлюрена, и Лучано, снова подняв веки, осторожно ссадил зверька на пол. В упор посмотрел на своего мастера и в этот раз даже смог улыбнуться – едва заметно, зато от души. Так, словно время вдруг вернулось на несколько лет назад, и его, тогда еще простого Шипа, снова ожидал экзамен, который можно было либо выдержать, либо навсегда остаться в том гробу, куда он сам согласился лечь. Лучано усмехнулся про себя – очень уместное сравнение именно сейчас.

– Это будет очень долгая история, мастер, – мягко сказал он.

– Что ж, тогда хорошо, что у меня по чистой случайности совершенно свободный вечер, – невозмутимо отозвался Ларци. – Может, сваришь еще порцию шамьета, мой мальчик?

Лучано покачал головой.

– Нет, мастер. Думаю, шамьет сварите вы. После моего рассказа. И я его выпью – в любом случае, как обычно.

– Даже так? – Не отводя от него встречного взгляда, Ларци вздохнул, будто отец, перед которым держит ответ непутевый сын. – Что ты на сей раз натворил, идиотто?

И Лучано рассказал.

Первые слова дались ему с трудом и болью, даже удивительно, как сложно это было. Он рассказал, как приехал в Дорвенант и получил задание от Беатрис Риккарди, но ни слова не проронил о рубиновом проклятии. Потому что сейчас, глядя на Ларци, который по глоточку цедил шамьет, обострившимся чутьем даже лучше, чем рассудком, понял: мастер убьет эту тварь. Неважно, из любви к нему, своему единственному ученику, или из принципа не оставлять в живых клиента, вздумавшего вести с гильдией нечестную игру. Ларци Смерть с Улыбкой не простит подобного, и Беатрис умрет. А она беременна от Альса. Не будь этого, пожалуй, Лучано сдал бы ее мастеру с наслаждением. Да, ему до сих пор мучительно стыдно за то, что он попался, как ученик-первогодок. Но что он мог противопоставить такой заказчице? Ничего!

А перед глазами стояло счастливое лицо Аластора, узнавшего, что у него будет ребенок. И кредит от Риккарди все еще не получен… И вряд ли удастся убедить мастера подождать с возмездием, потому что беременная женщина еще более непредсказуема, чем обычно. Беатрис вполне может отдать роковой приказ просто в раздражении, решив, что именно этот Шип ей больше не нужен или даже опасен – ему слишком многое известно. Она ведь разыгрывает перед Альсом кроткую овечку, а узнай он о приказе убить Айлин – и неизвестно, чем это обернется… Лучано для Беатрис опасен, и сам он на месте мастера Ларци непременно решил бы, что нет человека – нет и сложностей от него.

Значит, нужно молчать… Изображать всемерное почтение и полную покорность королеве. А там или грандсиньор Бастельеро найдет способ снять проклятие, или Беатрис родит Альсу наследника – а уж тогда…

Поэтому о проклятии он не сказал. Как и о предсказании Минри, которое с течением времени не забылось, но как-то поблекло, отодвинулось в списке самых важных и страшных вещей. В конце концов, никакого точного срока чинская гадалка не назвала, мало ли что в ее понимании «скоро»?

Он рассказывал о походе то же самое, что писал в донесениях, которые аккуратно отсылал каждую неделю, но теперь обычные слова странным образом наполнялись горечью и болью, страхом и восхищением, надеждой и отчаянием. Как можно объяснить, что он почувствовал, когда рыжеволосая синьорина поила его бульоном, а потом преспокойно заявила, что ей все известно? Как передать хотя бы тень ледяного темного ужаса, от которого его спас Альс? И тепло ночевок в палатке, и азарт боя, и кошмар той деревни, где он таскал трупы вместе с принцем… Принцем, который не погнушался водить его до уборной и звать по имени. Как объяснить, что в путь из Дорвенны отправился Шип Фортунато, а вернулся Лу, побратим и друг этих двоих, самых невероятных и невозможных людей на свете?!

Он говорил и говорил, и Ларци слушал, как умел он один, впитывая каждое слово, интонацию, взгляд и вздох. Иногда мастер хмурился, словно пытался читать в его сердце, как раньше, но знакомые письмена обернулись загадкой. И Лучано понимал, почему так случилось. Мастер знал его прежнего, а этот новый ученик был ему непонятен. Но он больше не мог молчать. Если Ларци, узнав все, решит, что гильдия обойдется без Шипа Фортунато… Если Ларци подумает, что ученик его предал… Ну что ж, тогда сопротивляться попросту бессмысленно.

Если Лучано и понял что-то за годы жизни с мастером, так это то, что Сады Претемной ждут всех. Можно лишь надеяться, что смерть будет быстрой и безболезненной, но в этом Лучано был уверен: мастер никогда не мучил жертву, если на то не было особых требований в контракте. И уж ему, идиотто Фортунато, Ларци наверняка окажет последнее милосердие. Может быть, даже против воли гильдии.

Договорив, он замолчал и облизал пересохшие губы. Ларци так же молча сунул ему в руки чашку, где еще осталась пара глотков остывшего шамьета, и Лучано жадно их выпил. А Ларци посмотрел на него и покачал головой.

– Мальчик мой, да ты влюбился, – сказал он с безмерным удивлением. – По уши влюбился в этих двоих и свою новую жизнь! Ну да, здесь ты герой, аристократ, любимец короля… Ты завел енота, и у тебя новая лютня… Отличная лютня, кстати, наконец-то у тебя появился вкус на хороший инструмент.

Он покосился на Ласточку, которая лежала в изножье кровати. Вчера Лучано перед сном подбирал на ней песню и забыл убрать в футляр. Простое темное дерево словно светилось изнутри глубоким янтарным сиянием, но ни одного украшения – по сравнению с той лютней, что осталась в Вероккье, Ласточка выглядела нищенкой рядом с принцессой, и все-таки Ларци увидел разницу.

– Ты влюбился, – повторил он. – В них и в себя самого – такого, каким они тебя видят. И думаешь, что так будет всегда? Фортунато, мальчик мой, благородные синьоры требуют верности, но сами верными быть не умеют. Пока ты полезен и забавен, тебя будут ласкать. Но стоит щелкнуть зубами возле руки, которая тебя гладит и кормит – и эта же рука возьмет хлыст. А ты даже сопротивляться не сможешь.

– Нет, мастер, – прошептал Лучано и опять улыбнулся – но почему-то улыбка резанула его глубоко внутри острой болью.

Странно, ведь Шипу положено улыбаться. Когда идешь на заказ, когда уходишь после заказа, когда тратишь полученные деньги и когда берешь последнюю кружку воды из рук палача в тюрьме. Шип должен быть лихим, веселым и бессердечным, удача таких любит. Им слаще жить и не страшно умирать. Так почему же сейчас улыбаться так больно?

– Нет, мастер, – повторил он. – Я люблю их, это правда. Но я не хочу быть таким, каким они меня видят. Потому что они видят меня лучше, чем я есть. Они думают, что я честный, благородный и великодушный. Но мы с вами знаем, что все это чушь. Благородные умирают первыми, честных топят в грязи, великодушными пользуются. А мне нельзя сдохнуть, словно какому-нибудь благородному идиотто. Потому что тогда эти двое останутся без меня – и без моей защиты. Да, синьорина уже великая магесса и станет еще сильней, но она же совсем ребенок… И Альс…

Он понял, что проговорился, назвав короля по имени, еще и так вольно. По губам Ларци скользнула тонкая змеиная усмешка.