Читать книгу - "Никола Мокрый - Лада Лузина"

Построенный на бойком месте — в самой середине главнейшей киевской дороги, соединявшей царский, аристократический, лаврский Верхний город Печерск с Нижним городом, базарным, портовым, ярмарочным, мастеровым Подолом, — Театр окружали нынче лишь несколько частных домов, у одного из которых безмятежно спали три умиротворенные свинки. А справа, на будущей Крещатицкой улице, зеленели деревья обширных помещичьих усадеб, хозяева коих пристрелили бы, верно, любого, объявившего им, что вскоре на месте их тихих обширных загородных садов и тенистых беседок в безлюдной Крещатой долине проляжет «улица 100 магазинов».

— Ну и рвет меня. Ну и рвет… — сказал бледно-желтый, как днепровский песок, молодой человек в рединготе а-ля шевальер. На лбу его густо выступил пот, глаза были бездонными от глубокого и необъятного страха. — Как, говоришь, называется эта дурь?

— Акшад. Классный наркотик.

— Это бомба! Я хоть вернусь? Я не вижу реальности… Ты тут? Или ты тоже глюк?

— Тут я. — Даша Чуб нетерпеливо поправила лиф модного в 1823 году клетчатого платья с поясочком под грудью, расправила перчатки с серебряными кнопочками, стерла с одной из них местную «болотную» грязь и по-хозяйски взяла кавалера под руку. — Все. Идем… Я тебе говорила, лучший способ вернуться в реал — совершить какое-то законченное действие. Например, досмотреть спектакль до конца.

— Спектакль? Мы ж уже все пропустили…

— Какое там! — присвистнула Чуб. — Это ж украинская драма. Спорим, они до сих пор прощаются там навсегда…

* * *

— Вот так я его и развела. — Даша придвинула к себе тарелку оладушек с таким сияющим видом, будто получила заслуженную награду от правительства. — Все по твоему рецепту, Катя, как ты говорила… Сунула ему в рот аскорбинку, сказала, что это бомбовый новый наркотик. Не продается нигде, есть у одной меня… А потом потащила мальчика в Прошлое. На оперу в театр.

Расположенный на открытой террасе ресторан был полупуст, да и столик трех Киевиц не случайно стоял в отдалении от прочих. Впрочем, Чуб говорила без стеснения не по этой причине, а потому что забывала стесняться везде и всегда:

— И кстати, прикольная опера. Мне про нее еще в Глиэра рассказывали…

— Ты в своем уме? — Екатерина Михайловна Дображанская со стуком отложила вилку и нож. — Открывать людям правду — Великий запрет. Ты играешь с огнем!

— Но ведь я все время выигрываю! — отпарировала Землепотрясная Даша. — Он абсолютно уверен, что это безумные глюки. Пойми, мы поспорили… Он жуткий мажор: папа — миллионер, мама — снобистская стерва. Я ему: «Между прочим, не все можно купить за деньги». А он как начал смеяться: «Тебе сколько лет? В жизни не слышал такой отстойной банальности, только в кино…» И теперь постоянно подкалывает. Говорит, покажи хоть одну вещь, которую за деньги не купишь, и, обещаю тебе, я ее куплю. А покажешь мне три, брошу все и пойду работать на бензоколонку. Вот я и показала… Пусть попробует купить это!

— Твои вечные споры не доведут до добра, — пасмурно сказала Катя.

— Да нет, он вообще-то хороший, — заспорила Даша на этот раз с самою собой. — Образованный. Много читает. Знает три языка. Правда знает! Английский, немецкий, французский. И умный… И занимается спортом. Но та-акой противный, такой гадкий мажор. Только скажет что-то, меня аж трясет. Мы в клубе с ним позавчера познакомились, и он сразу…

— Ты хоть понимаешь, что рискуешь не только собой, но и нашей властью, моею, Машиной — властью всех Киевиц? Ты — эгоистка. — Руки Кати, отягощенные десятью массивными магическими кольцами, угрожающе легли на стол.

— Вот только не вздумай, — погрозила Даша Чуб пальцем Катиным кольцам, — применять на мне свою магию. Я — Киевица!

Катерина посмотрела на младшую из Трех, желая прояснить ее мнение, прежде чем вынести Чуб окончательный вердикт. Но Маша Ковалева, оказывается, вовсе не слушала их — сидела, положив подбородок на руки, с отстраненным кисло-постным лицом над нетронутым завтраком, и Катя мигом забыла про Дашу.

— Маш, что с тобой?

— У тебя что, зуб болит? — расшифровала ее выражение Чуб. — Кстати, у Киевиц могут болеть зубы?

— Не могут. Все нормально. — Маша быстро тряхнула вьющимися рыжими волосами, вырываясь из собственных мыслей. — Я просто задумалась.

— Точно нормально? — прояснила ситуацию Катя. — С твоим сыном все в порядке? Кто с ним сейчас? Мир?

— Папа. Он любит нянчиться с внуком. У нас и Кадетская роща под домом, удобно — есть, где с коляской гулять. Папа, походу, и сам отдыхает, сидит на скамейке, газету читает. Миша спит. Он очень спокойный мальчик…

— А это что у тебя? — Чуб схватила соседку за рукав рубашки. — Ты где так заляпалась?

— А-а… это воск, — принялась соскабливать желтоватое пятнышко Маша. — Я утром в церкви была. Николы Мокрого. Знаете, Церковь на воде…

— Потому он и называется «мокрым»? — Чуб засунула в рот последний оладушек.

— Не совсем. То есть Николаевскую церковь действительно прозвали так из-за воды. Это не официальное — скорее народное название. А в остальном… Вы что, правда не знаете? — оживилась от удивленья студентка исторического факультета.

— Нет, расскажи, — проявила неподдельный интерес Катерина.

— Сказ про Николу Мокрого — одна из древнейших легенд о чудесах Святого Киева, — начала Ковалева. — Образ Николая в Софийском соборе считался самой древней иконой святого на всей Руси. И чудо, сотворенное им в Киеве, было первым его дивным деянием на нашей земле. Давным-давно, в XII веке, некие благочестивые муж и жена отправились на лодке из Киева в Вышгород. По дороге жена задремала и выпустила из рук их маленького сына. Мальчик упал в воду и утонул. В отчаянии родители принялись упрекать святого Николая, покровителя путешественников, мореплавателей и малых детей, в том, что он не уберег их малыша. Но затем раскаялись и обратились к нему с чистосердечной молитвой… На следующее утро, еще до того как рассвело, пономарь собора Святой Софии внезапно услышал в темноте детский плач. Утопшего младенца нашли на хорах — мокрым от воды, но живым и здоровым, лежащим под иконой святого Николая. После этого образ и прозвали Николой Мокрым. Столетьями его считали одной из первейших киевских святынь. А сам сюжет о чудесном спасении младенца был изображен на другой иконе — в Макариевской церкви на Подоле…

— И эта моклая икона по-прежнему там, в Софийском соборе? — косноязычно спросила Чуб. Землепотрясная так вдохновилась рассказом, что даже забыла прожевать свой оладушек.

— Нет, — печально вздохнула Маша, — пропала во Вторую мировую войну. А в 1973 году нашлась, но уже в Нью-Йорке, в Бруклине, в православном храме Пресвятой Троицы. Когда большевики начали взрывать церкви, чудотворный образ спрятали добрые люди, а в войну один из священников-хранителей вывез ее в Америку…

— Здрасьте, приехали!

Даша решительно проглотила остатки еды, округлила глаза и объявила: