Читать книгу - "Дом корней и руин - Эрин А. Крейг"

в виду не масштабное празднество, а скорее семейный ужин. Что-то уютное, для своих. Повар очень хотел попробовать несколько новых рецептов с весенними овощами. Будем мы. И конечно, Аннали с Кассиусом.

– А… да, конечно, – пролепетала я, сжавшись.

Камилла подошла к книжной полке и остановилась у небольшого портрета всех наших сестер. Ну почти всех. В те времена нас еще было восемь.

Изначально нас было двенадцать, но три старшие сестры – Ава, Октавия и Элизабет – погибли одна за другой после того, как мама умерла при родах, дав жизнь мне. Затем, три года спустя, погибла Эулалия: упала с тех самых скал, которые сейчас разглядывала Камилла. Через несколько месяцев не стало тройняшек – точнее, двух из тройни, – еще один несчастный случай. Розалия и Лигейя. Они оставили Ленор одну – будто набор серебряных приборов без вилки и ножа. Мне было всего шесть, и я не помню их смертей; могу наблюдать лишь итог. Ленор погрузилась в глубины своего сознания и превратилась в живого призрака с пустыми глазами и навеки сомкнутыми губами. Дальше… Папа и Морелла, моя мачеха. Произошел ужасный пожар, поглотивший практически весь особняк. Я могла бы запомнить эту ночь: говорят, тогда была страшная метель, хуже которой не видели за всю историю островов… Но в моей памяти не осталось ничего.

Мое первое воспоминание: солнечный день на Гесперусе, самом маленьком и отдаленном кусочке земли в гряде Соленых островов, где живет вторая по старшинству сестра и хранительница маяка Аннали. Я вместе с двумя другими сестрами, Онор и Мерси, провела там часть детства, пока отстраивался Хаймур. Камилла настояла на том, чтобы сохранить как можно больше старых элементов здания, ведь они доказали свою надежность. Остальное было восстановлено ее усилиями в прежнем виде до мельчайших подробностей. Светло-серые стены высотой в четыре этажа, зеленая двускатная крыша. Два больших флигеля. Зимний сад с пальмами и пруды с карпами. Большой зал для пиров в честь повелителя морей, нашего божественного покровителя Понта. И великолепный сверкающий бальный зал, который почти никогда не используется. Говорят, все точно так же, как в моем детстве, хотя сама я ничего этого не помню.

Камилла и Аннали считают: это хорошо, что у меня не осталось воспоминаний о тех темных, скорбных временах. Они и сами хотели бы забыть о том, сколько боли выпало на долю нашей семьи. Но меня все равно очень смущает этот провал в памяти.

Их лица – папы, мамы, многих моих сестер – не дают мне покоя, хотя я совсем не помню их живыми. Повсюду в особняке встречаются их портреты: на стенах, полках, письменных столах и секретерах. Я была слишком мала, чтобы запомнить легкую обаятельную улыбку Эулалии или удивительный красноватый оттенок локонов Розалии, но я могу с ходу сделать точный набросок. Я знаю наизусть каждый профиль и изгиб бровей. Я знаю, как папа задумчиво склонял голову и как сияли мамины глаза, но не помню ни их голосов, ни того, как они пили кофе за завтраком. Смотрели ли мы с папой на облака, лежа на лужайке в теплые ясные дни? Плескались ли мои сестры в ласковых волнах у северного берега? Лежали ли на солнышке, вытянув ноги, которые казались совсем белыми на черном песке?

Мне всегда казалось, что этот дом полон призраков: не духов в белых одеждах и цепях – я вовсе не про сказки, – а украденных воспоминаний. Воспоминаний, которые я никогда не смогу назвать своими.

Камилла поправила раму картины и хлопнула в ладоши, приняв окончательное решение.

– Значит, семейный ужин. Что думаешь?

Она смотрела на меня с нескрываемой надеждой, постукивая кончиками пальцев по бархатной спинке лежанки. У меня не хватило духу возразить ей. И именно поэтому в семнадцать – почти восемнадцать – лет я по-прежнему торчала в Хаймуре, бегала за племянницами и племянником, наблюдала за тем, как они растут, как стремительно бежит жизнь Камиллы, в то время как я чахну во флигеле. Я была нужна ей. Нужна здесь. Поэтому я постаралась запрятать подальше свои мечты о путешествиях и приключениях, свои амбиции и желания. Однако это оказалось не так-то просто. Они продолжали жить во мне, просить, умолять, требовать большего. Большего, чем этот дом и эти острова. Одному Понту известно, как мне хотелось вырваться на волю!

– Хорошо, – сказала я с вымученной улыбкой.

Ради нее. Ради сестры.

2

– Дайте мне гребень, пожалуйста, милая, – попросила Ханна.

Время после ужина – это те редкие мгновения тишины в доме, когда дети уже мирно спят и не болтают без умолку. Дни становились все длиннее, и я уже стала закрывать шторы, чтобы свет угасающего дня не мешал сну. Бархатные портьеры придавали моей спальне особый уют и обеспечивали полную тишину.

Я сидела перед туалетным столиком в длинной ночной рубашке из батиста цвета слоновой кости и любимом шелковом халате, плотно затянутом на талии. Вокруг суетилась Ханна – моя няня, подруга и наперсница; она наводила порядок в комнате и застилала постель. Затем предстояло расчесывание волос и чай. Один и тот же вечерний ритуал на протяжении многих лет.

Ханна сняла гребень, сдерживающий мои темные локоны, и начала перебирать пряди скрюченными пальцами, выискивая последние спрятавшиеся шпильки. Они со звоном падали в большую ракушку для хранения мелочей, которую Арти нашел на пляже прошлым летом. Он старательно, до блеска, отполировал внутреннюю поверхность и преподнес мне в подарок; его круглые щечки буквально раздувались от гордости.

– Мерси написала, – сказала я и наклонилась вперед, чтобы достать из ящика конверт, который я оставила там перед ужином.

– И как там наша юная леди? – Ханна привычно начала вычесывать кончики волос, стараясь не тянуть спутавшиеся пряди.

Я сломала сургучную печать и достала содержимое конверта: письмо, написанное изящными буковками с завитушками (всего одна страница, в этот раз весьма кратко), и второй конверт с моим именем, надписанный незнакомым почерком. Я перевернула его и присмотрелась к печати. Цветочные лианы, обвивающие пламенное сердце.

– Ты знаешь этот герб? – спросила я, протянув конверт Ханне.

– Кажется, это Люди Лепестков. Блём, – ответила она.

Блем – это малюсенькая область почти в самом сердце Арканнии. Жители этого региона поклонялись Арине – богине любви, красоты и искусств, поэтому Блем считался самой изысканной частью страны с самым образованным населением, и даже столица не могла с ним сравниться по количеству театров, салонов и модных домов.

Интересно, что же в письме?.. Я задумчиво провела пальцем по печати. Пурпурный оттенок воска – символ аристократии.

– Я ведь не знакома ни с кем из Блема, не так ли?

Ханна нахмурилась:

– Что-то не припомню. Возможно, письмо Мерси многое объяснит.

Кивнув, я отложила конверт и взяла в руки письмо сестры.

– «Дорогая Верити, – прочитала я вслух. – Вчера ты