Читать книгу - "Музыка мертвых - Лариса Петровичева"

Штольц приехал в Эверфорт вечером следующего дня: поезд сделал вынужденную остановку в пути, и звезда отправилась в музыкальный зал при библиотеке прямо с вокзала. Здесь столпился чуть ли не весь город. Даже те, кому сроду не было дела до музыки, пришли посмотреть на человека, которого обожал весь мир. Все подходы к библиотеке были запружены народом, и Август подумал, что никогда не видел столько красивых девушек сразу. Девицы штурмовали двери, и от их восторженных улыбок, духов и цветов, столь редких на севере среди зимы, начинала кружиться голова. Кто-то экзальтированно готовился упасть в обморок, а семеро полицейских, все отделение Эверфорта, понятия не имели, как им следить за порядком. Во всяком случае, вид у них был весьма оторопелый.

В фойе развернулась бойкая торговля дагерротипами и открытками, и девицы радостно открывали кошельки, чтоб потом класть под подушку портрет своего кумира с автографом. Август поднялся по лестнице к музыкальному залу, мельком посмотрел на себя в высокое мутное зеркало и вспомнил, что в последний раз был на таком концерте еще в столице, до восстания и своей ссылки. Господи, сколько же лет назад это было? Тогда он был преуспевающим доктором, тогда он был молод, энергичен и верил в то, что может сделать мир счастливым и свободным. Стоит только протянуть руку и шагнуть вперед — и все получится.

Теперь ему тридцать восемь, он живет в глухомани, и спина, когда-то исхлестанная шпицрутенами, болит в непогоду. Девушка, в которую Август был влюблен, оставила его сразу же после поражения мятежников, не желая иметь ничего общего с врагами государства — с тех пор он не любил. Поход в «Зеленый огонек» два раза в неделю был вполне достаточен для плоти, а свою душу он давно считал мертвой. Август усмехнулся своему отражению и прошел в зал.

У него было место во втором ряду. Устроившись в кресле, Август посмотрел по сторонам и пожалел о фляге с ромом, оставленной во внутреннем кармане пальто. Семейство бургомистра с шумом размещалось в первом ряду: Говард вчитывался в программу концерта на плотном белоснежном листе, госпожа Хелен, мать семейства, никак не могла устроиться в кресле так, чтоб не мять платье, три девицы-грации восторженно щебетали, едва не падая в обморок от предвкушения, а их братья выглядели важными и хмурыми, осознавая всю ценность события.

От запаха цветов и духов у Августа начала кружиться голова. Он откинулся на спинку своего кресла и устало прикрыл глаза. Возможно, стоило остаться дома или пойти в «Зеленый огонек». Хотя… Он обернулся на галерку: все работницы бардака были здесь, толпились разноцветной стайкой райских птичек — разодетые по последней моде, причесанные и с фальшивыми бриллиантами на шеях и пальцах. Хозяйка «Огонька» либо радела за культуру, либо принесла товар лицом для столичной штучки.

«На что ему твои шлюхи, — мрачно подумал Август, глядя, как госпожа Аверн обмахивается веером, бросая оценивающие взгляды на своих пташек и кокетливые — на господ. — Он едва не женился на принцессе Кэтрин».

Откуда-то послышался тонкий звук — словно звякнул и умолк колокольчик. В зале тотчас же воцарилась торжественная тишина — у Августа мелькнула неуместная мысль, что зал сделался похожим на склеп. Даже бургомистровы дочки-медведицы прекратили возню.

Штольц вышел к роялю быстрым энергичным шагом, почти бегом. Чуть выше среднего роста, очень стройный, с кудрявыми каштановыми волосами до плеч, он показался Августу кем-то вроде сказочного эльфа. Зал дружно ахнул, а затем разразился такими аплодисментами, что у Августа заложило уши. Он недовольно сморщился и снова вспомнил о своей фляге — в такие-то моменты она и нужна.

Поклонившись, Штольц сел на рояль и, опустив пальцы на клавиши, несколько мгновений сидел просто так, словно пытался понять, куда это его занесло, и что он должен делать. Августу показалось, что зрители даже дышать перестали, боясь спугнуть то чудо, которое сейчас начало зарождаться у них на глазах.

Первые аккорды были осторожными — Штольц будто бы прокладывал путь в ту страну, которую видел он один, и боялся сделать неверный шаг. Но постепенно мелодия, такая робкая, воздушная и трепетная сначала, наполнялась силой и властью, обретая насыщенное и густое звучание. Если сперва это была мартовская капель, то вскоре она стала грохотом водопада — она обняла и повела туда, где каждый человек был счастливым и хорошим, в солнечный день, в юность, к любви и свету.

Не было ни зала, ни людей, ни рояля, не было даже Штольца, который играл с закрытыми глазами, погрузившись в некое подобие транса — была только музыка и слушатель, и музыка заняла собой весь мир. Не осталось ни печали, ни горя — ничего, кроме музыки и слабого, растерянного человека, которого она поднимала до недостижимой, почти божественной высоты.

Август вдруг понял, что плачет. Он запрокинул голову, закрыл глаза ладонью — на мгновение ему сделалось невыносимо стыдно от того, что кто-то увидит его слезы. Он вдруг сделался одновременно несчастным и счастливым, потому что музыка открыла все раны его души, вычистила скопившийся яд и исцелила их.

Ноктюрн закончился, но рояль еще звучал последними отголосками нот, и слушатели в зале не могли пошевелиться. Потом кто-то на галерке вскочил и заорал во все горло слезливым срывающимся голосом:

— Браво! Браво! — и зал накрыло волной аплодисментов. Август поднялся вместе с остальными — все были взволнованы, никто не мог усидеть на месте. Штольц встал из-за рояля, шагнул к зрителям, поклонился, махнув растрепанной копной волос, и улыбнулся какой-то растерянной, почти детской улыбкой. Какая-то девица уже бросилась к нему, заливаясь слезами — полицейские, которых бургомистр благоразумно расставил по залу как раз для такого случая, не успели ее придержать, и девица на радостях едва не снесла Штольца своим букетом.

Август опустился в кресло, не чувствуя ног. Неудивительно, что Штольца обожал весь мир, государи жаловали титулы, а дочери семейств бросали дома и ездили за своим кумиром на гастроли. Эта музыка брала в плен, овладевала душой и телом, эта музыка звучала из самых потаенных глубин, делая человека настолько открытым, что становилось страшно.

Это было сильнее магии и любви. Август провел ладонями по лицу, пытаясь опомниться. Надо было взять себя в руки, он, в конце концов, не курсистка, которая бросает звезде панталончики. Второй ноктюрн Август слушал уже спокойнее — легкая и грустная мелодия была посвящена принцессе Кэтрин, об этом соседка Августа шепнула своей приятельнице, осторожно промакивая глаза кружевным платочком.

«Прекрасный способ остаться в веках, — подумал Август. — Главное, чтоб тебя полюбил гений. Потому что создавать такое без любви — нет, невозможно».

Без любви можно только уничтожать. Те, кто когда-то бросил Августа и его товарищей в горнило мятежа, прекрасно это понимали. Жаль, что сам Август осознал это гораздо позже, когда лежал в госпитале, изувеченный проходом сквозь строй, тихонько выл от боли, пожиравшей его тело, и не понимал, что еще держит его в этом мире.

Возможно, это была музыка, которой только предстояло зазвучать. Возможно, Август выжил для того, чтоб однажды услышать игру Эрика Штольца.