Читать книгу - "Белая весна - Галина Гончарова"

– Благодарствую, Матвей Игнатьевич.

– Что вы, тора, это я вам благодарен. По нашим-то тяжким временам…

Яна вздохнула:

– И то верно. Может, скоро и ходить к вам не смогу.

– Деньги, тора?

– Деньги.

Матвей возвел глаза к небу:

– Да, тора, в страшное время мы живем. Когда у благородных людей последние медяки заканчиваются, а всякая мразь жирует да еще пальцы облизывает.

Яна подняла брови:

– Это ты про Комитет Освобождения? Или кого поближе нашел?

Дело нехитрое, если человек заводит разговор в духе: «это не вы, а обстоятельства», значит, у него и имя есть, и адрес, и даже подробности о личной жизни «обстоятельства». Это в любые времена так.

– Чего там искать, тора. Есть в Синедольске такой… Поганец.

– Это имя или прозвище?

– По имени-то он уважаемый Егор Михайлович, а вот по фамилии и впрямь – Поганец. Нарекли их род, значит, и не промахнулись.

– И что?

– Вот он долю малую собирает. Где с трактиров, где с чего…

Предок рэкета? Крышуем за деньги, несогласным вырываем фундамент по самый чердак?

Яна прищурилась:

– Матвей Игнатьевич, ты ведь не просто так этот разговор завел?

– Нет, не просто так, тора. Не хотите наверх подняться, по кружечке сбитня выпить?

– Кроватями поскрипеть? – прищурилась Яна.

– А хоть бы и ими…

– Пожалуй, можно…

* * *

Понятно, никаких сексуальных отношений между Яной и трактирщиком как не было, так и не было. Но уж больно прикрытие хорошее.

Уединились баба с мужиком? А зачем?

Подходит кто к двери, а оттуда и слышно, как кровать поскрипывает. Ну… понятное дело. Житейское.

Разговоры?

Да помилуйте, кто ж с бабой о делах разговаривает? Она ж БАБА!

Яна идеалы феминизма отстаивать не собиралась. Ей эта бредятина даром не нужна была! Сначала феминизм, а потом шпалы укладывать и асфальт? Разбежалась!

Поэтому – да, она баба! Тупая и глупая. И хорошо разбирается только в том, как картошку варить. А шпалы пусть умный мужчина укладывает.

В небольшой комнатке было чисто и уютно. Яна уселась на кровати и принялась ею поскрипывать. Жом Матвей устроился рядом, на стуле.

– Тора Яна, плохие времена наступают. Черные.

– Согласна. Уже наступили. На… это самое.

– В такие времена без денег плохо.

– В любые времена без денег плохо.

– Кому плохо, а кто и сейчас не бедствует. Вот этот самый Поганец. Ему с каждого трактира, с каждой лавочки долю несут. Небольшую, я пару серебряных в десять дней плачу, а только трактиров много. И лавочек много. Так вот и набирается не одна сотня в месяц.

– А тебе откуда это известно? Да еще в подробностях? Неужто он тебя с попом перепутал и исповедался?

Жом Матвей насмешки и не заметил.

– Не мне, тора. Племяшка у меня, Сонька. Девка красивая, да не шибко везучая. Муж был, да зимой в полынью попал, поморозился. А бабе без мужика хозяйство поднять, что петуху на колокольню взлететь. Хоть все перья оставь – не получится.

– А ты не помог, что ли?

– Обижаете, тора. Я ей говорил, приходи, к себе возьму, а как обтешешься, в хороший дом пристрою.

– И пристроил?

– Если бы… у меня в трактире ее Кабан увидел.

– Кто?!

– Он дань для Поганца собирает.

– Ага… Потребовал приложить чего-нибудь к дани? Кого-нибудь?

– Сонька гулящей не была. Но иногда случалось… жизнь такая.

Яна кивнула.

Бывает. Здоровье – оно в любом мире здоровье. И молодое тело своего требует, что ж теперь – монашкой жить? Вдова – это не покойник, ей много чего надо!

– И с Кабаном случилось? По доброй воле?

– Почти что по доброй. Он предложил, а она отказываться не стала. Чего, мол, ломаться, не сотрется. Я Соньке говорил: уходи, а ей вот красивой жизни захотелось. Расстаралась племяшка, попала сначала к Кабану, от него к Поганцу…

– А потом?.. – догадалась Яна.

Чего уж там, и не такие истории слышала.

– А потом пропала. Как не бывало. Но про Поганца рассказать успела. И что на красивых баб он падок. И что деньги ему привозят, а уж он в конце месяца их в банк относит…

Яна задумалась.

– Считай, конец января на носу…

– У него и без денег, наверное, поживиться можно. В доме сам Поганец, двое слуг да двое охранников.

– Слуги?

– Муж да жена. Она кухарит да убирает, он по хозяйству всякое разное делает.

– Понятно. Все, кроме одного: с чего ты мне это рассказываешь.

Темные глаза Матвея сверкнули тяжелой, неизбывной яростью. Из тех, что и за сто лет не потухнет, и за двести не рассеется. Такую и смерть не закроет.

– Сонька хоть и дура, а все ж… двое детей сиротами остались.

– На тебе?

– Ейная мамаша, моя сестрица, их забрала, а все одно, без мамки несладко. И я в том виноват.

– Ага, ты ее в постель подкладывал.

– Не я. Но убивать все ж не стоило.

Яна вздохнула.

А то у них такого не бывало. Как вообразит себя очередная метелка невероятной красавицей да умницей, так и вляпается. По уши. Сколько таких красивых по лесу находили… подснежники называются. На Янином счету три штуки было…

Как по ним потом родные убиваются…

Зато пожили красиво. Месяца два. Или даже полгода. Дуры.

– А от меня ты что хочешь?

– Половину, тора. Сведения мои.

– А риск мой. Там может больше людей оказаться…

– Без меня вы о том никогда не узнаете, ни дома, ни адреса…

Яна вздохнула.

Тоже верно.

– А еще… – Матвей улыбнулся краешком губ. – Говорят, у Поганца возок есть хороший! И кони что ветер. Сейчас они дороже золота.

Все.

Ради такой информации Яна готова была продаваться.

Возок! Фактически – карета на полозьях!

Она может погрузить всех своих обормотиков! Может погрузить запас продуктов. А лошадь…

Справится. Обязана. Ну и с Топычем посоветуется.

– Дай мне время подумать, Матвей.

– Месяц на исходе, тора.

– Авось до завтра не закончится.