Читать книгу - "Схватка - Евгений Шепельский"

«Герцог никого не боится, хотя знает, что в рядах его сторонников созрел страшный заговор против его жизни. Его планируют убить по дороге к храму Ашара…»

По дороге, понимаете, по дороге!

Ну вот черт меня дернул именно так написать!

Если меня убьют на следующий день после получения мандата — это не вызовет реакции толпы: народ тут простой и наивный и логика у них простая, а вера в печатное слово — железная. Ведь было написано — могут убить по дороге к храму. Не убили? Отлично, заговор не состоялся, все свободны. Тем более, все члены фракций, мои враги, которых я упомянул в передовице, собрались перед главным храмом Ашара и, старательно изображая радость, приветствовали меня. Можно сказать, они обелились перед толпой, и теперь рученьки у них развязаны. Конечно, по дороге к Варлойну стрелять в меня остереглись: меня сопровождала разогретая толпа горожан. Но сегодня толпы уже нет, сегодня начался новый день, об опасностях которого я ни словом не обмолвился в передовице. Теперь, если кто-то меня убьет — разумеется, анонимно, толпа не найдет и не растерзает убийц и, что важнее — предполагаемых заказчиков.

В Санкструме нужно быть умнее, просчитывать все на десять шагов вперед, а может, и на двадцать. Теперь самое время подумать, что надлежит предпринять? Опубликовать ли новую защитную статью в ближайшее время? Только экстренный номер с моей передовицей опустошил все запасы бумаги дядюшки Бантруо Рейла, а у меня пока нет денег на новую газету… Да и потом — невозможно кричать все время «Волки! Волки!», это может вызвать недоверие, и, что хуже — открытое выступление какой-либо из фракций дворянского Коронного совета — Простых, Умеренных или Великих, если я в очередной раз наеду на них в статье. Ну да, вчера я обеспечил себе защиту горожан, но вот беда — из горожан плохие вояки, а у каждой из фракций — личная армия. Кроме того, есть еще один враг, о котором я не упомянул в передовице.

Ренквист.

Свихнутый барон, маньяк власти, отгрохавший личные диктаторские угодья неподалеку от Норатора — столицы Санкструма. Он думал сделать меня своей пешкой, подвергнув психологическим пыткам, но я сбежал из его личного ада, и, мало того что сбежал, умудрился ранить барона клинком в шею. Барон, самоуверенный, как и все маньяки, поведал мне свой план по захвату власть в Санкструме, и я теперь — как кость у него в горле. Так что стрела могла быть пущена рукой его наемника. А против Ренквиста, разумеется, не поможет газета, ибо угодья барона даже не в городской черте, и личная армия у него такова, что, при желании и должном старании, он может взять Норатор штурмом.

Жажда иссушила горло, голод взял в тиски желудок. Надо кого-то кликнуть, пусть принесут поесть и выпить. Так тут полагается, кликнуть слуг верных с яствами и питиями? Но сначала дождусь, пока утихнет дикий перестук сердца. Все-таки не каждый день случается избежать смерти, хотя и до этого случая меня неоднократно пытались убить, пока я добирался до Норатора. Но не с такой ошеломляющей наглостью и внезапностью.

Венец архканцлера лежал на столе, рядом с веточкой мертвожизни, и я взял его и шутки ради напялил на голову.

Странное ощущение от этого золотого обруча… Нет, не пьянящее, скорее, гнетущее… Я потрогал пальцем стертые узоры и хмыкнул. Ну-ка, вытряхнем из души остатки слабости и страха, вызванные этой жалкой ничтожной стрелой. Злобный кураж снова возвращался. Мы еще поборемся. Мы еще сделаем! Если я берусь за дело — то довожу его до конца. Я — как разогнавшийся бизон: уж если наберу скорость, меня не остановить. А скорость я уже набрал порядочную. Держись, Санкструм, я пришел!

Шутейник посапывал на ковре, кулак под головой вместо подушки. Вчера я прикорнул неподалеку, завернувшись в сорванную драпировку с изображением рыцаря в парадных железках. Мой товарищ был завернут в драпировку с изображением оленя.

Шутейник — это хогг, местный гном, по профессии — гаер-глумотвор, по-нашему, земному — клоун, потешник, распевающий забавные песни по трактирам. Только не простые — а такие, что содержат критику действующей власти. Кое-кому это не понравилось и Шутейника попытались убить, а я его спас. С тех пор мы подружились. Он краснолицый крепкошеий молодец и похож на сову своими крупными желтыми глазами.

Я ему доверяю.

Ну а я выгляжу как помесь Ведьмака, как его представляют в игре, и Ивана, который the Terrible, то есть Грозный. Хотя какой я там грозный… Я самый обычный гуманист. Путешествие по Санкструму научило меня многому, даже убивать научило, но внутри я остался обычным человеком, разве что немного жесткости прибавилось. И — вы не поверите! — я до сих пор не могу обобрать бесхозный труп, что для средневекового жителя кажется нонсенсом, глупостью: ну как же не обобрать? Не обобрать, это подарить одежду и деньги кому-то другому!

Я оправил жеванный мундир с чужого плеча, звякнув позолоченными копиями орденов, затем начал отрывать их с мясом и складывать на стол. Ужасно они мне давили во сне, как и сам мундир, тесный на полтора размера. Но представление давно закончилось. Теперь мундир с орденами — настоящими! — я буду надевать только перед толпой. В остальное время — предпочитаю носкую, удобную одежду без особого шика. Кто тут, в Варлойне, распоряжается одеждой и постельными принадлежностями? Кастелян? Надо будет найти и грозно повелеть, чтобы мне доставили готовое платье. И еду. И выпивку.

За окном родился какой-то чудной скрежещущий звук.

Я опасливо приблизился к подоконнику, встал сбоку и выглянул. Потом осмелел и выглянул снова, обследовал взглядом парк. Ничего. Стрелок, видимо, убрался.

Так что же или кто издает этот страшный звук?

Я догадался посмотреть вниз.

По внешней стене ротонды, густо поросшей цветущим вьюнком, карабкался, упорно сопя, здоровенный котяра. Карабкался он в направлении моего окна. Я кашлянул. Кот поднял лобастую голову и смерил меня взглядом. Морда у него была широкая, щекастая, мохнатая и совершенно бесстыжая, круглые глаза отливали янтарным блеском.

Поглядев на меня секунды две, кот фыркнул и снова начал свое восхождение, цепляя массивными лапами перекладинки наклонной декоративной шпалеры, поставленной специально, чтобы ее заплетал вьюнок. Лапы кота были снабжены когтями, которые и издавали зловещий скрежет.

Я посторонился, когда он вскарабкался на розовый мрамор подоконника, где и сел, облегченно отдулся, совсем как человек. Был он похож на манула, который к зиме разбухает он внутренних антикризисных фондов, даже масть похожа — темно-серый, в полосочку.

По-настоящему огромный кот, килограммов пятнадцать-двадцать, не меньше.

— Что ты тут делаешь?

— Гуа-а-аююю! — сказал кот и зевнул, показав уютную пасть со скромными клыками не длиннее моего мизинца.

— Гуляешь? Крендель на ножках, ты меня испугал!

Кот фыркнул, три раза громко чихнул и двинулся прямо на меня. Взгляд у него был безразличный, но вместе с тем суровый, пышный хвост задрался трубой.