Читать книгу - "Дающий - Лоис Лоури"

Проходили дни и недели. С помощью воспоминаний Джонас выучил названия цветов. Он начал их видеть и в обычной жизни (хотя он отлично понимал, что она уже не обычная и никогда не будет обычной). Но эти цвета невозможно было удержать. Вспышка зеленого — лужайка на Центральной Площади, куст на берегу реки. Оранжевые тыквы, которые привезли в коммуну с полей, — всего мгновение он видел ярчайший цвет, а затем опять ничего, все тот же оттенок серого.

Дающий предупредил его, что пройдет еще много времени, прежде чем он сможет удерживать цвета.

— Но я хочу сейчас! — сердито заявил Джонас. — Это нечестно, что нет цветов!

— Нечестно? — удивился Дающий. — Объясни, что ты имеешь в виду.

— Понимаете… — Джонас замолчал, чтобы подумать. — Если все одинаковое, то нет никакого выбора! Я хочу просыпаться утром и решать, например, голубую форму надеть или красную? А она всегда, всегда одинаковая.

Он посмотрел на бесцветную ткань, из которой была сшита его форма, и усмехнулся:

— Я знаю, это неважно, что на тебе надето. Правда, неважно.

— Важна сама возможность выбрать, да? — спросил Дающий.

Джонас кивнул.

— Мой младший брат… — начал он. Затем поправил себя. — Нет, это не совсем точно. Он мне не брат на самом деле. Ну, этот Младенец, о котором заботится моя семья. Его зовут Гэбриэл.

— Я знаю про Гэбриэла.

— Так вот, он сейчас в возрасте, когда дети многое узнают о мире. Он хватает игрушку, если держать ее перед ним, — Отец говорит, что это развивает мелкую моторику. И он очень милый.

Дающий кивнул.

— Но теперь, когда я различаю цвета, по крайней мере иногда, я подумал: а что если бы ему дали, скажем, ярко-красную игрушку и ярко-желтую? И он мог бы выбрать? Вместо Одинаковости.

— Он мог бы сделать неправильный выбор.

— А, — Джонас умолк. — Вот в чем дело. Я понял. Это неважно, когда речь идет об игрушках. Но потом становится очень важным. Мы не осмеливаемся давать людям выбирать.

— Потому что это небезопасно?

— Да, именно, — подтвердил Джонас. — Что если бы человек сам выбирал себе супруга? И ошибся в выборе? Или, — продолжил он, посмеиваясь над абсурдностью предположения, — люди сами выбирали бы себе работу?

— Это кажется опасным, — сказал Дающий.

— Очень опасным. Такое даже представить себе сложно. Нам действительно нужно защищать людей от неправильного выбора.

— Так безопасней?

— Да, — согласился Джонас. — Гораздо безопасней.

Но даже когда они заговорили о чем-то другом, Джонас продолжал испытывать какое-то неудобство, его что-то мучило, и он не понимал, что.

Теперь он часто злился: на своих одногруппников — за то, что они довольны жизнью, хотя в ней так многого не хватает. И на себя — за то, что ничего не может для них сделать.

Он пробовал. Не спросив разрешения у Дающего — Джонас подозревал, что тот запретит, — он пытался передать свое новое знание друзьям.

— Эшер, — сказал он как-то утром. — Посмотри на эти цветы очень внимательно.

Они стояли рядом с клумбой герани у Зала Открытых Записей. Джонас опустил руки на плечи Эшера и сконцентрировался на красном цвете лепестков. Он попытался как можно дольше удержать цвет и одновременно передать другу это видение красного.

— В чем дело? — недовольно спросил Эшер. — Что-то не так?

Он высвободился из рук Джонаса. Прикасаться к кому-то, кроме членов своей Семейной Ячейки, считалось очень грубым.

— Нет, ничего. Мне показалось, что цветы увядают и что нам надо сообщить об этом Садовникам, — Джонас вздохнул и отвернулся.

Однажды он вернулся с Обучения переполненный новым знанием. Дающий выбрал очень волнующее воспоминание в тот день. Под его руками Джонас обнаружил, что находится в каком-то странном месте. Открытое пространство под ярко-голубым небом. Редкая трава, несколько кустов, камни, крепкие невысокие деревья. Он слышал какой-то треск, он получил слово — «ружья». Затем крики, глухой звук падения и треск сломанных веток. Потом он услышал перекликающиеся голоса и решился выглянуть из-за куста, за которым прятался. Дающий рассказывал Джонасу, что когда-то кожа была разных цветов, — и правда, у двоих из мужчин кожа была темно-коричневой, а у остальных — светлой. Он подошел поближе и увидел, как мужчины вырезают бивни у неподвижно лежащего на земле слона и уносят их, забрызганные кровью.

Джонас никогда не видел такого красного цвета, он был переполнен этим новым красным.

Затем мужчины сели в машину и уехали — из-под колес летели камешки. Один попал ему в голову. Джонас надеялся, что на этом все закончится, но воспоминание продолжилось.

Теперь он увидел другого слона. Тот выбрался из-за деревьев, очень медленно подошел к изувеченному телу и посмотрел на него. Огромным хоботом он потрогал труп, потом дотянулся до дерева, с треском оторвал несколько веток и накрыл ими разодранную плоть.

Наконец он вскинул массивную голову, поднял хобот и заревел в пустоту. Джонас никогда не слышал ничего подобного. В этом звуке слились печаль и ярость, и казалось, ему не будет конца.

Рев звучал в ушах Джонаса, когда он открыл глаза. Совершенно разбитый, он лежал на кровати не в силах пошевелиться. Рев не умолкал, когда он ехал на велосипеде домой.

— Лили, — сказал он сестре вечером, когда та взяла с полки своего утешителя — плюшевого слона. — А ты знаешь, что когда-то давно слоны действительно существовали? Живые слоны?

Лили посмотрела на игрушку.

— Ага, — усмехнулась она. — Конечно.

Джонас подошел к Отцу и Лили. Отец развязал Лилины ленты для волос и начал ее причесывать. Джонас сел позади них и положил каждому руку на плечо. Всем своим существом он попытался передать им кусочек воспоминания: не чудовищный крик слона, но его присутствие, образ этого громадного существа, преданность, с которой тот провожал погибшего друга.

Но Отец продолжал спокойно расчесывать Лилины длинные волосы, и она нетерпеливо ерзала под рукой Джонаса.

— Джонас, — пожаловалась она наконец, — ты мне больно делаешь!

— Приношу свои извинения за то, что сделал тебе больно, Лили, — пробормотал Джонас и убрал руку.

— Принимаю извинения, — равнодушно ответила Лили, поглаживая безжизненную игрушку.

— Дающий, — спросил однажды Джонас перед началом работы. — А у вас есть супруга? Или вам нельзя подавать прошение на брак?

Хотя ему и позволено было не соблюдать правило о грубости, он не сомневался в том, что это грубый вопрос. Но Дающий просил задавать любые вопросы и никогда не показывал, что обижен или смущен даже самыми личными из них.