Читать книгу - "У зла нет власти - Марина и Сергей Дяченко"

— Добрый день, маг дороги. Мы видели тебя вчера, но ты не подошла поздороваться.

— Простите, — сказала я. — Дело в том…

Эльвира не изменилась. По-прежнему молодая, по-прежнему блестящая, она смотрела на меня знакомым снисходительным, чуть презрительным взглядом. Бирюзовое здорово шло к её голубым глазам; у меня мелькнула сумасшедшая мысль: уж она-то никогда, ни при каких обстоятельствах не могла забыть Оберона! Она его когда-то предала, а он простил. Такие вещи не забываются.

На ходу пытаясь обуздать надежду, я протянула принцессе книгу:

— Вы не знаете, что это? С ней должно быть что-то связано… Что-то важное.

— Вы нашли странное время, чтобы совершенствовать знания, — принцесса взяла книгу со снисходительной брезгливостью. — Это дохлая книга-оборотень, она умела превращаться в четыре… даже, кажется, в пять разных томов. Чаще всего она превращалась в «Чердак мира», детский учебник, по которому и меня когда-то учили. Где вы взяли эту рухлядь?

— В кабинете Оберона, — вырвалось у меня.

Некромант возвёл к небу глаза. Я, не отрываясь, смотрела на Эльвиру. Она чуть нахмурилась; на короткое мгновение мне показалось, что вот сейчас, сейчас-то она вспомнит…

Эльвира сделала вид, что ничего не расслышала. Зато принц решил показать образованность:

— Оберон — это что-то из истории?

Я чуть не заплакала.

* * *

Людоеды встали лагерем в стороне от замка, в порту. Я оробела, увидев их так близко — и в таком невероятном количестве. В какой-то момент чуть не повернула назад: возможно, Максимилиан был прав. Он терпеть не мог Уйму и, по-моему, до сих пор его боялся.

Дымили костры, сложенные из порубленных заборов. В щелях мостовой торчали воткнутые в землю кривые клинки, пики, вилы. Палатки из разноцветных шкур стояли посреди дворов, людоеды осваивались в покинутых домах. Они безо всякого стеснения примеряли забытую одежду: кто повязал голову женской шёлковой рубашкой, кто натянул на мощные плечи полотняный кафтан, оторвав для удобства рукава, кто расхаживал в хороших кожаных сапогах с железными подковами. Портовые улочки, площадь перед главным причалом выглядели незнакомо и дико; я шла — и чувствовала на себе нехорошие, оценивающие взгляды.

На кострах жарилось мясо. От запаха меня начало мутить. Проворачивались пики-вертёла, скворчала поджаристая корочка, жир капал в огонь, и капли его сгорали на лету. На меня смотрели, прищурившись, утонувшие в бороде глазёнки — много глаз, голодных, стосковавшихся по человечине.

Я повыше подняла посох. По навершию пробежала зеленовато-красная молния. Стоявшие поблизости людоеды отвернулись — чтобы тут же, за моей спиной, нервно сглотнуть слюну.

Оберон научил их, что есть человечину нехорошо. Но Оберон теперь забыт — кто или что удержит этих огромных, волосатых, хищных островитян от привычного занятия?

Шатёр Уймы стоял перед главным причалом. У входа скучал, поигрывая костяной рогаткой, стражник с бородищей до пупа. Из бороды и кожаных штанов состояло всё его одеяние.

— Король у себя? — спросила я, сжимая посох. — Уйма Первый Вегетарианец?

— Ты парень или девка? — Бородатый почесался.

— А тебе что за дело? — ощетинилась я.

В широкой ухмылке борода его раскрылась, как веер.

— Знать надо. Вот. Всегда надо знать.

— Уйма! — позвала я, повысив голос.

Из шатра никто не вышел. Бородатый спрятал рогатку за пояс и пошёл ко мне, шевеля волосатыми пальцами:

— Знать, ага. Вот. Всегда надо.

Я направила посох ему в грудь, надёжно укрытую бородой, и щёлкнула тонкой молнией. Жёсткие волосы задымились, людоед на секунду остановился, посмотрел на меня с удивлением — и вдруг протянул лапу, намереваясь забрать посох:

— А ну давай!

Я ударила его почти всерьёз, он отлетел, отброшенный толчком, и взвыл, но не жалобно, а яростно. Тут же площадь вокруг шатра оказалась заполнена народом: людоеды стояли бок о бок, их голые плечи лоснились, и жилы вились, как змеи, по толстым рукам.

— Мясо! — ревел бородатый, отряхивая с груди палёные волосы. — Мясо!

Толпа ответила ему ворчанием в десятки глоток. Я приготовилась биться не на жизнь, а на смерть, но тут полог шатра откинулся, и наконец-то появился Уйма. Таким разъярённым я его никогда не видела.

— Жритраву! — От звука его голоса людоеды, кажется, присели. — Корососы, порву, нишкни всем!

Он ревел и грохотал, и одновременно в его голосе слышалось змеиное шипение: Уйма привычно разговаривал и на выдохе, и на вдохе.

— Девка… — начал было бородатый, но Уйма обернулся к нему и заревел совсем уж нечленораздельно. Бородатый отступил и пригнулся, втянув голову в плечи. Толпа быстро начала редеть — на замешкавшихся Уйма орал и сверкал глазами, и среди этой толпы людоедов он был, конечно, самый страшный, самый свирепый и опасный людоед.

Толпа рассосалась. Бородатый отступил подальше и, пятернёй расчёсывая остатки бороды, невнятно жаловался на судьбу. Уйма кивнул мне и откинул полог шатра.

* * *

Внутри воняло топлёным жиром. В темноте посреди яркого дня горела масляная лампа. У лампы сидела за грубым верстаком принцесса Филумена — та, которую я запомнила разодетой в пух и прах, заносчивой гордячкой. Теперь, в кожаных штанах и меховом лифчике, она постукивала камнем по железному стержню — чеканила что-то на медной пластине.

— Привет, Филумена, — сказала я.

Она склонила голову:

— Мой повелитель разрешит мне говорить?

— Говори, — позволил Уйма. Он всё ещё выглядел очень злым.

— Здравствуй, Лена, — сказала Филумена, не поднимая глаз. — Отлично выглядишь.

Я знала, что это неправда. Как может выглядеть человек, которого только что едва не съели? Разве что принцесса, став женой Уймы, научилась смотреть на мир с людоедской точки зрения.

— Уйма, нам надо поговорить… — начала я.

Он кивнул:

— Они будут сражаться. Даже если для этого мне придётся своими руками удушить каждого третьего. Ты увидишь: послезавтра перед рассветом я приведу их в замок.

Мне показалось, что Уйма преувеличивает свои лидерские способности. Сегодня они слушают его, хоть и с неохотой. А завтра съедят, потому что Оберона не существует и все дозволено.

— Послезавтра, — повторила я механически. — Уйма… ты когда-нибудь видел эту книгу?

— Я не большой охотник до чтения, — заметил он равнодушно.

Я попыталась вспомнить, умеет ли Уйма вообще читать, — и не вспомнила.

— Филумена, а ты?

Она вопросительно посмотрела на мужа. Уйма кивнул. Получив разрешение открыть рот, Филумена почти слово в слово повторила сказанное Эльвирой: