Читать книгу - "Цитадели - Евгений Шалашов"

— Олежек, не забывай одну вещь. Простую, как вот эта рюмка. Те, кто пашет и сеет, вольны были выбрать тот образ жизни, который им подходит. Ты, чьих детей учишь?

— Думаю, крестьянских, — предположил я.

— Правильно. Дети учатся в школе, потом поступают в вузы. А дальше? Работают в банках, университетах, на заводах, в мэриях всяких. Легче сказать — где их нет… Но большинство возвращаются. Понимаешь, их эта жизнь очень устраивает. Но что еще скажу… Многие из тех, кто крестьянствует сейчас, — ровесники Пушкина.

Я посмотрел на Ярослава и захлопал глазами.

Собеседник, несколько наслаждаясь моим изумлением, хмыкнул:

— А что такого? Кое-кто уходил, когда крепостное право отменили. Потом обратно пришел. И сейчас — кто хочет — пожалуйста. Никто не неволит.

— А эти… Банкиры и прочие?

— А что прочие? Они всё равно — наши. Думаешь, для кого они деньги зарабатывают? Мы же не натуральным хозяйством живем, заметил?

— Еще бы не заметить, — усмехнулся я и спросил: — А бывали случаи, когда уходили и не возвращались?

— Были, — кивнул Ярослав. — Правда, последний раз было… да уж лет семьдесят назад. Во время Великой Отечественной. Ушли почти все. А вот вернулось — меньше половины. Те, кто в живых остался. И я в том числе.

— Ты воевал в Великую Отечественную? — удивленно протянул я.

— А почему я не должен был воевать? — обиделся Ярослав.

— Да нет, что ты! — попытался я сгладить ситуацию. — Просто, думаю, а когда это ты успел?

— С июля сорок первого по сентябрь сорок пятого. Майор, между прочем. Или, — улыбнулся он, — согласно Указу Президента о присвоении званий ветеранам — подполковник в отставке.

— Подожди, сколько же тебе лет?

— Мне восемьдесят семь. А если точнее, то уже восемьдесят семь с половиной.

— Скока-скока? — захлопал я глазами.

— Повторяю для особо глухих, — раздельно и четко произнес Ярослав, не понимая моего недоумения. — Мне — восемьдесят семь лет. А выгляжу… Хм. Никогда не задумывался. А опять забываю, что там, у вас, люди старятся раньше…

— Подожди. Если тебе за восемьдесят, то сколько же лет Борису?

— А кто его знает. Я не интересовался. Может, двести. А может и пятьсот. Спроси.

Может, спрошу. Но меня сейчас заинтересовало другое:

— У вас что — своей войны мало? Я пока мало чего понимаю, но судя по всему — вы из войн не выходите.

Я вспомнил кладбище, мимо которого мы бегали. Как-то Ярослав обмолвился, что хоронят тут часто… А Цитадель, она от врагов поставлена. Только вот, от каких именно, мне до сих пор не объяснили.

— Если бы Отечественную войну проиграли, то никому не понадобилась бы наша Цитадель. Поэтому и пошли. Здесь мы тогда потеряли почти все. От двадцати пяти крепостей — только наша Цитадель осталась. Но выстояли. Отстраивались, врага выбивали. Из прежних крепостей только пять восстановили. Людей почти не оставалось. Спасло то, что в сорок четвертом в Грязовце лагерь устроили. Вначале там только немцы да поляки были. Те сидели ровно. Нам от них никакого проку не было. Ну а потом, когда военнопленных начали возвращать домой, в их лагеря своих арестантов стали помещать. А наши-то зеки сбегали и группами и поодиночке. Те, кто понастырней — сюда сами попали. Брясло в лесу полгода просидел, пока к нам не попал.

— Мышей ловил? — вспомнил я уроки выживания.

— По деревням подворовывал. Борис его у вдовой солдатки увел — еле отбил. Но пришлось отдавать, а иначе бы другие нашли да срок добавили. Ну и бабе заодно.

— Вот гад, — искренне возмутился я. — А мне-то как заливал! Мыши… Вкусно, мол!

— Ну почему же заливал? — укоризненно посмотрел на меня Ярослав. — В лагерях-то ему не сладко приходилось. Ему десять лет вломили за то, что в окружение попал, а документы не сохранил.

Мне стало стыдно. Вспомнил знакомых лагерников сталинской поры, которые рассказывали о мерзлых или сгнивших тушах лошадей, считавшихся деликатесом, о людоедстве. И как-то не пришло на ум, что Брясло годился мне в отцы, а то и в деды.

— Ладно, не терзайся. Все в прошлом. Кое-кого Борис у охраны откупал. С хлебом-то и у конвоя плохо было. Менял — десять пудов на человека. В сорок седьмом — помнишь, что творилось? А, откуда ты можешь помнить… В те годы — полпуда за душу шло. Начальству лагерному пришлось срочно эпидемию придумать — почти половина лагеря ушла!

Я невольно притих. Сколько еще открытий мне предстоит сделать? По сути, я до сих пор не знаю — что такое «Цитадель». Для чего она нужна. От каких врагов бережет наш гарнизон мой мир? Но вместо этого задал майору-фронтовику совсем другой вопрос: Скажи, а как там было, на войне?

— Страшно там было, — честно ответил Ярослав. — Сначала — страшно от того, что могут убить, а потом мне было страшно от того, что начал привыкать к этому страху.

— А еще… — начал я, но отставной майор меня перебил:

— Ты домой хочешь? К жене, к дочке?

Так, сразу, на этот вопрос я ответить не мог. Конечно, ужасно хотелось домой. А еще — ужасно хотелось остаться.

— Не хочется терять этот мир…

— А кто тебе сказал, что ты его потеряешь? — удивился вождь. — Теперь ты от него, этого мира, уже никуда не денешься. Ты можешь вернуться к нам в любой момент. Если один раз прошел, то и впредь получится.

— С семьей? — обрадованно спросил я.

— Вот этого не знаю. Это зависит от девушек твоих.

— Это как?

— Так же, как с тобой. Пропустят — будешь жить с семьей. Не пропустят, увы и ах. Чтобы сюда попасть, нужно либо очень захотеть, либо чем-то удивить. Тебя, например, пропустили.

— А ты ведь тогда говорил, что я попал случайно?

— Случайно ничего не бывает. Ты должен был либо сразу проход найти, либо никогда. Мы за тобой наблюдали. Проход не нашел. Ну думаем, скоро парень уберется. Не убирается. Тогда и решили тебя подтолкнуть.

— Это когда собаками травили и продукты сперли? — укоризненно произнес я.

— Ну да, — подтвердил Ярослав без малейшего угрызения совести. — Ты так говоришь, словно мы тебя на льдине оставили. А тут до шоссе и идти-то всего ничего. Намеков не понял или гордость взыграла? Уперся рогом да дрянь всякую принялся есть, а потом еще и ногу зашиб. Машке тебя жалко стало. Говорит — молодой еще, дочка-умница растет.

— А это откуда узнали?

— Узнали, — откинул назад голову Ярослав. — Не весть какая тайна. Из-за дочки и нам тебя стало жалко. Ну думаем, надо попробовать — втащить на своем горбу. Вдруг не застрянешь?

— На носилках, — уточнил я, хотя и сам не знал — на чем меня тащили.

— А хоть бы и на носилках. Подумали — что мы теряем? Мы-то бы в любом случае прошли, а ты бы мог застрять. Даже не застрять, а так, раствориться… Но повезло…