Читать книгу - "Город пепла и грез - Мирослава Адьяр"

Правда, какого хрена эта беседа потребовалась мне прямо в центре вражеского логова — я сказать не мог.

— У меня модификация, вольный, — резко бросил Фэд. — Я ничего не забываю.

— Серьезно? — Коридор резко взял вправо и ухнул вниз. Пришлось держаться за стенку, чтобы не покатиться с горки в неизвестность. — Совсем-совсем ничего? Кто-нибудь в курсе?

— Никто, кроме моей сестры. И тебя теперь.

— А Флоренс? Вы же, вроде как, сутками вместе работаете.

— Вот ей совершенно точно знать не нужно! — зашипел магистр. — Личному помощнику положено ничего не забывать самостоятельно, а не полагаться на мою «особенность». Это элементарное воспитание подчиненных, вольный.

— Не боишься, что я ей случайно разболтаю?

За спиной раздался тихий, хрипловатый смех, от которого по спине побежали мурашки. Я все время забывал, с кем имею дело.

— У меня есть рычаги давления и на тебя.

— Какие это, интересно узнать? Я на тебя не работаю.

— На меня работает твоя женщина, — парировал Фэд. — Пусть пока неофициально, но те, кто принадлежит гильдии — принадлежат мне.

— Я как раз задумался о том, чтобы отговорить ее, — мой голос превратился в злое рычание, а магистр только хмыкнул и хлопнул меня по плечу.

— Ей решать, — сказал он. — Но мы друг друга поняли. Не давай мне повода давить на больные мозоли, Герант.

— Как Флоренс вообще проработала с тобой шесть месяцев? Она сумасшедшая!

— Мы оба не очень здоровые люди. Подобное притягивает подобное, нет?

Повернув еще раз, я заметил, что стало намного светлее. Постепенно коридор разошелся в стороны и оборвался над пропастью. Полукруглая площадка выступала вперед всего на пять-шесть шагов, и нам пришлось буквально на животах подползти к краю, потому что даже на такой высоте были хорошо слышны напевы на незнакомом мне языке и рев обезумевшей толпы.

Под карнизом раскинулась круглая площадь, вымощенная все тем же желтоватым камнем. Грубо обтесанные глыбы прилегали друг к другу неплотно, из-за чего из швов торчали пучки черной травы. По краю площади выстроились Падальщики. На первый взгляд — самые обычные люди. Оборванцы, закутанные в лохмотья, заросшие, с высушенными угловатыми лицами и потухшим взглядом — но все еще люди.

Разумеется, если присмотреться, то в глазах, на самом донышке расширенных зрачков, можно было заметить сиренево-белое свечение, вызванное многолетним употреблением пыльцы.

— Зачистили, говоришь? — пробормотал я, глядя на Фэда.

Магистр ничего не ответил: его внимание было приковано к центру зала, к высокой белоснежной фигуре, возвышавшейся над преклонившей колени толпой.

— Можешь посмотреть поближе? — Фэд придвинулся к краю, до хруста сжимая камень пальцами.

— Только не бросай меня здесь беспомощным.

— О, не волнуйся! Я тебя в обиду не дам.

Зеленая дымка рванулась из груди, и через секунду ворон умостился на моем плече и боднул тяжелой головой в висок. Я знал, что ему хочется недовольно каркнуть, но умная птица хранила упорное молчание. Понимала, что мы не в том месте, где можно беззаботно орать.

— Ну что, приятель, готов размять крылья?

Ворон склонил голову набок и сорвался с плеча вниз, к площади, утягивая за собой призрачную зеленоватую дымку.

Слияние с вороном принесло мне долгожданное освобождение от тягостных мыслей. Все сомнения и страхи остались в человеческом теле и сознании — головешка птицы был слишком мала, чтобы вместить в нее паранойю и мучительные метания взрослого человека.

Тут было место только для полета.

Держась в тенях, я наблюдал за происходящем внизу, облетел зал и примостился на каменном уступе, с противоположной от Фэда стороны. Теперь белую фигуру я мог рассмотреть во всех подробностях, о чем сразу же пожалел.

Фигура не просто показалась мне высокой — она и правда была такой. Хоть Падальщики и замерли, преклонив колени перед неизвестным существом, но само оно возвышалось над толпой на добрых пятнадцать футов. Создание напоминало фарфоровую статуэтку, но «создатель» у нее был явно с прибабахом.

Он не дал существу ни рта, ни глаз, превратив лицо в одну сплошную белоснежную маску. На одежду, видать, мастерства не хватило, так что вся фигура от самой шеи до пят куталась в полотно белоснежных волос. И все было хорошо, если бы не кривенькие и хлипенькие паучьи лапки, что были видны на уровне груди и живота. При этом существо не было обделено руками. Вполне себе крепкими женскими руками, вытянутыми вдоль тела.

Толпа вокруг принялась раскачиваться в едином ритме, повинуясь протяжным завываниям невидимого для меня певца. Мужчины и женщины, даже дети. Все пытались подхватить странную песню, от которой голова шла кругом и хотелось забиться в щель от дрянного предчувствия надвигающейся катастрофы.

— Выбери меня! — донеслось из толпы.

Мальчонке было лет двенадцать, не больше. Тощее, больное создание в штанах, на которых уже не было живого места из-за швов и заплаток. Грязная рубаха, жилет из порезанного стеклопласта. Босиком.

Слипшиеся от грязи волосы торчали во все стороны острыми сосульками.

— Выбери меня! — заголосил он пуще прежнего, поднял руки и потянулся к белому существу, которому, судя по всему, было глубоко плевать на происходящее.

Голова «статуи» издала противный треск и чуть раскрылась, как бутон цветка. В разные стороны брызнули белые светящиеся шарики. Они закружились над толпой, заставляя людей вскочить с колен и ловить «светляков» с таким остервенением, будто от этого зависела их жизнь.

С каждым новым пойманным шариком атмосфера на площади накалялась. Напряжение, охватившее толпу, было столь осязаемым, что его можно было резать ножом.

Мальчишка подпрыгнул и ухватил шарик, и повисшая тишина хорошенько припечатала его к земле. Люди выжидали, когда он раскроет ладони и покажет добычу, жадно втягивали воздух, впивались острыми взглядами в тощую фигуру ребенка.

А он с ликованием поднял над головой шарик, который стал красным, как капля свежей крови. Мальчишка заливисто расхохотался, будто только что выиграл самый грандиозный приз во вселенной, развернулся к белоснежному существу и раскинул руки в стороны.

— Забери меня! — выкрикнул он громко и четко.

Хрупкие, тонкие ручонки обняли статую с такой нежностью, что защемило сердце. Мальчишка прижался щекой к густому покрывалу волос.

Я не сразу заметил, как вдоль всего белого тела прошла тонкая трещина, как если бы оно собиралось раскрыться вдоль.

И когда оно раскрылось, обнажая десятифутовую пасть, усеянную острыми клыками, и кроваво-красное нутро, мальчишка даже не вскрикнул. Провалился внутрь в полнейшей тишине, которую через секунду нарушил треск перемалываемых костей.