Читать книгу - "Дочь Эрлик-хана - Роберт Говард"

После того, как Йогок смолк, никто больше не произносил ни слова. Гордон пристально поглядывал по сторонам, и усталость не мешала ему изумляться. Вид этого колоссального туннеля поражал воображение. Здесь могли проехать в ряд, наверно, тридцать всадников, а потолок порой терялся в темноте. Кое-где с потолка свисали сталактиты, и желтоватый свет от лампы, которую нес Орхан-шах, усыпал их тысячами переливающихся искр.

Пол был отполирован до зеркального блеска. Господи, сколько веков потребовалось, чтобы проделать такую работу?! Здесь же находились кельи послушников, но сейчас все они были пусты.

И тут Гордон обратил внимание на следы кирки на стенах. Потом что-то тускло блеснуло… Он невольно замедлил шаг.

Легенда о горе Эрлик-хана оказалась правдой. То тут, то там вдоль стен тянулись маслянистые желтоватые прожилки. Достаточно было ковырнуть ножом, чтобы добыть золото. Сколько угодно золота.

Туркмены встрепенулись, как грифы, почуявшие падаль. Усталость долгого перехода как рукой сняло. Они прищелкивали языками, раздували ноздри и жадно глядели на стены туннеля, словно были готовы выгрызать драгоценный металл зубами.

— Так вот где жрецы берут золото! — не в силах сдерживаться, воскликнул Орхан-шах. — Позволь мне взять этого сморчка за ноги, Аль-Борак, и встряхнуть как следует! Пусть покажет, где они прячут то, что выскребли из стен!

Но «сморчка» трясти не потребовалось. Йогок подошел к одному из дверных проемов. За ним находилась просторная прямоугольная камера, где грудами лежали предметы необычной формы, — то, что это были слитки чистого золота, не укладывалось в голове. За этой камерой были другие, еще больше — там стояли печи и тигли, в которых золото плавили и отливали.

— Берите все, что хотите, — с видом полного безразличия произнес Йогок. — Даже тысяча лошадей всего не вывезет. И тысячи лет не хватит, чтобы добыть все золото горы Эрлик-хана…

Туркмены обступили Гордона. Никто ни о чем не спрашивал, но вопросительные взгляды и горящие глаза говорили лучше всяких слов. Гордон усмехнулся.

— Только лошадей пожалейте.

Разрешение было получено.

Сам Пророк Мухаммед не смог бы убедить разбойников, что Гордон ничего подобного не ожидал. Они полагали, что Аль-Борак просто-напросто выполнил свое обещание и привел их в Йолган исключительно ради золота. Вскоре у лошадей начали подгибаться ноги — но уже не от усталости, а от тяжести седельных сумок. Вовремя вспомнив наказ Гордона, туркмены принялись набивать золотом сумки, пояса и карманы. Но груды слитков словно не уменьшались, а разбойники стояли над ними, воя от отчаяния. Они проделали весь этот путь, рисковали жизнью… чтобы здесь столько осталось!

— Мы сюда вернемся, — лихорадочно пробормотал один из них. — Мы вернемся с повозками и тысячами лошадей, чтобы вымести отсюда все до последней крошки, клянусь Аллахом!

Терпение Гордона лопнуло.

— Собаки! — рявкнул он. — Вы и так набрали столько золота, сколько вам и не снилось! Может, теперь будете его глотать, пока не лопнете, как шакалы на падали? Или вы ждете, чтобы киргизы обогнули гору и перерезали вас? Тогда зачем вам золото?

Он уже обнаружил нечто более интересное — кладовую, где в кожаных мешках хранилось зерно. Заставив разбойников опустошить несколько сумок, набитых золотом, он приказал пополнить запасы корма, который мог понадобиться лошадям. Туркмены недовольно заворчали, но повиновались. Теперь они были готовы выполнить любой приказ своего предводителя, даже если бы он приказал им ехать прямо в ад.

Его тело ныло от усталости, голова кружилась. Сжевав горсть сырого ячменя, американец почувствовал себя чуть бодрее. Ясмина сидела в седле, прямая и неподвижная, но ее сияющие глаза не туманили ни усталость, ни раздражение, словно она и впрямь была богиней, чьи силы неисчерпаемы. Гордон по-прежнему восхищался этой удивительной женщиной, но теперь к этому чувству примешивалось глубокое уважение.

Наконец лошади были навьючены, и отряд продолжал путь по сказочному подземному дворцу, где золото казалось таким же доступным, как и камень. Туркмены жевали ячмень и возбужденно обсуждали, какие радости жизни они смогут теперь купить. Наконец туннель закончился. Впереди была бронзовая дверь — точная копия той, что осталась позади. Она тоже была не заперта. Жрецы знали: никто, кроме них самих, даже не попытается приблизиться к горе Эрлик-хана. Гордон потянул за тяжелое кольцо, дверь мягко открылась, и он выехал наружу, навстречу бледному тревожному рассвету.

Туннель выходил в небольшое ущелье с высокими отвесными склонами. Неподалеку, из расселины в камне, бил родник.

— Тебе дарована жизнь, Аль-Борак, — внезапно произнес Йогок. Он больше не дрожал и впервые за это время смотрел на Гордона прямо и открыто. — Иди. В трех милях отсюда есть тропа. Иди по ней, там будут луга с хорошей травой для твоих лошадей, чистая вода. Потом сверни к югу. Через три дня придешь в земли кочевников. Ты знаешь эти земли, хорошо знаешь. И кочевники никогда не нападут на тебя. Ты будешь в тех землях, а киргизы только обогнут гору. Они никогда не войдут в те земли. Граница — не забор на пастбище. Граница — то, через что человек не переступит. Куда идти дальше, решай сам. А теперь, Аль-Борак, отпусти меня и дай уйти.

Гордон недоверчиво покосился на жреца.

— С радостью, но не сейчас. Ты вернешься, встретишь киргизов — и что ты им скажешь? Когда они тебя спросят, что случилось с богиней?

Йогок не ответил; бросив быстрый взгляд на Гордона, он опустил голову и засопел.

Американец почувствовал, что закипает. Он с презрением взглянул на Йогока, потом обвел взглядом туркмен. Чуть живые от усталости, они смотрели на своего вождя с преданностью. Разбойники, убийцы… но Гордон знал, что ни один из них не ударит его ножом в спину. А этот жрец вел их тайными тропами, но по-прежнему не вызывал у него доверия. И от него можно ждать любой подлости.

Кивнув Орхан-шаху, Гордон выехал на тропу и посмотрел в ту сторону, откуда должны были появиться кочевники, но там по-прежнему было пусто. Тогда он приказал туркменам ехать вперед, а сам притаился в тени выступа и продолжал наблюдать.

Внезапно со склона скатился камень, затем еще один. Жеребец взвился на дыбы, затанцевал, попятился и едва не сорвался в пропасть. Спрыгнув с коня, Гордон укрылся за большим валуном и молча следил за этим странным камнепадом. Нет, он начался неслучайно. Гордон чувствовал себя омерзительно беспомощным. Потом он подумал о Ясмине, и это чувство стало нестерпимым. Казалось, ее слабые крики доносятся сквозь грохот камней, пальбу и яростные вопли сражающихся — только по этим звукам он понял, что в нижнем ущелье завязался бой не на жизнь, а на смерть.

Не дожидаясь, пока камнепад прекратится, он снова вскочил в седло и помчался на выручку.

Но драться было не с кем. Просто ущелье было перегорожено грудой камней. Туркмены метались, как волки, попавшие в ловушку, с воем и рыком размахивали кривыми саблями и стреляли, словно на склоне сидели им одним видимые призраки.