Читать книгу - "Курортная зона - Надежда Первухина"

Однако любопытства, обыденного для всякой женщины, даже для женщины-убийцы, Лариса в себе отнюдь не подавляла.

— Фрида, — как-то призналась Лариса фламенге, — я ведь стопроцентно поверила в то, что ты — настоящая француженка, певица, да и к тому же убийца, которую разыскивает Интерпол. Я все это услышала о тебе от двух типов в момент, когда ты пела на заседании нашей Организации, ну, ты помнишь. Пела о том, как ты еще станешь самой счастливой и люди к тебе потянутся… Черт, это было так убедительно!

— Это стиль моей работы — делать все очень убедительно, Лара, — улыбнулась фламенга и обняла подругу за плечи. Она любила обнимать, при этом ее пальцы становились сверкающими и то удлинялись чуть не до земли, то превращались в шипастые шарики наподобие репьев. Словно фламенгу это забавляло. А еще при ночных разговорах она любила выпускать изо рта крошечные шаровые молнии. Чтоб в атмосфере было побольше озона.

Или чтоб Лариса ни на минуту не забывала, с кем имеет дело.

— Ведь и ты, моя дорогая Лара, очень убедительно демонстрировала всем тебя окружавшим, что ты — невзрачная, незаметная женщина. Бабочка с крыльями такого цвета, который не различить на коре дерева. А разве по-настоящему ты такая уж дурнушка?..

И фламенга поставила перед лицом Ларисы свою ладонь: ладонь стала зеркальной, и в этом зеркале Лариса Бесприданницева увидела ту настоящую себя, которую так старательно скрывала от окружающего мира.

— Разве ты не прекрасна, Лара? Разве твоя красота — не сила, страшная сила, способная разорвать этот мир, как бумагу? — тихо спросила фламенга. — И разве ты не прокляла свою судьбу за то, что она нацепила на тебя ослиную шкуру?!

— Ослиную шкуру?..

— А, это из старой французской сказки. Вот привязалась-то ко мне эта устричная страна! Le diable me prends![4]На самом деле никакая я не француженка, ты же понимаешь. — Фламенга выпустила еще один шарик-молнию. — У пламени нет национальности. И половой принадлежности тоже.

— Я догадалась…

— В пламени есть главное: страсть и воля. И эти же качества есть и у настоящего убийцы. Потому мы так близки, Лариса.

— Фламенга… Ты знаешь… С тех пор как я у тебя, все мое прошлое кажется мне несуществующим.

— Ты думаешь, что разучилась убивать?

— Д-да…

— Ты ошибаешься. Это смешно. Представь, что я разучилась гореть.

— Но горение — твоя сущность.

— А убийство — твоя.

Лариса долго молчала, шурша опавшей листвой. Потом сказала:

— Я этому не верю. Сейчас… почему-то не верю. Фламенга стиснула пальцами-шипами ее плечо:

— Тебе придется скоро испытать свою веру. Очень скоро.

Однажды фламенга за ужином сказала Ларисе:

— Знаешь, какое сегодня число?

— Нет.

Лариса слегка удивилась вопросу. Доселе о времени и календарях в коттедже пламенной женщины речи не было. Тем более что, судя по пейзажу, тут неизменно пребывала ранняя сухая и солнечная осень.

— Третье ноября. По человеческому исчислению, принятому в твоем государстве, — сообщила фламенга и принялась очищать странный плод, напоминавший грушу и репу одновременно.

— Это число что-нибудь значит?

— В какой-то мере… Это сороковой день с твоей смерти для них. Для тех.

Лариса произвела в уме несложный расчет и кивнула:

— Верно. Согласно верованиям тех, по мне сейчас положено служить панихиду. Заупокойную службу. Но я не думаю, что ты собираешься это делать.

— Ты правильно меня поняла. — Фламенга покончила со своим кушаньем и отпила глоток воды из хрустального бокала. — Я лишь намекнула тебе, что сорок дней ты оказывала мне честь быть моей дорогой гостьей и возлюбленной.

— Кем теперь я должна стать для тебя, фламенга? — В голосе Ларисы зазвенел металл.

Она не ошиблась. Она никогда не ошибалась в одном: за наслаждение приходится платить. За то, что называют любовью, братством и дружбой, — тоже, и в большей мере. И теперь от нее ждут платы. На вполне законных основаниях.

Серебряная женщина не расточает свои ласки даром.

— Кем я должна стать для тебя, фламенга?

— Собой. — Ртутнолицая женщина не замечает, что вместе с водой выпивает и бокал . Хрустальное крошево легко дробится о зеркальные зубы.

— То есть…

— Мне нужно, чтоб один человек был убит, — обыденно произнесла фламенга. — И ты сделаешь это. Ты убийца.

— Но ведь и ты убийца. Фламенга усмехается:

— Даже у богинь есть сферы влияния. И каждая отвечает за свое поле деятельности.

Лариса напрягается:

— Это не деловой разговор. Впрочем… Я твоя гостья, и мне не к лицу набивать себе цену. Тем более что долг платежом красен. Ты заказываешь мне человека?

Ртутная женщина поднимает длинный игольчатый палец:

— Я изменю формулировку. Чуть-чуть. Я заказываю тебе убить человека, которого заказали мне .

— А ты не можешь лично выполнить заказ?

Лицо фламенги кривится.

— Да.

— Я хочу знать почему, — деловито бросает Лариса. — Я не устраняю клиентов вслепую. Если ты сама не решаешься на убийство и подставляешь меня, значит, либо это слишком значительный человек…

— Нет.

— Либо… твой родственник.

— Нет. — Мрачность лица фламенги свидетельствует о том, что она не лжет.

— Тогда мне нужны подробные объяснения. — В голосе Ларисы сквозит усталость стрелы, не достигшей цели и вонзившейся наконечником в траву. — Верь, я помню свои слова о том, что готова сделать для тебя все что угодно. Но… разве так трудно растолковать гранате, почему ты хочешь поразить ею именно эту цель? Притом что сама ты по сравнению с этой несчастной гранатой — водородная бомба.

— Твои требования справедливы. Да, я передоверяю собственный заказ тебе, но не из-за слабости или нежелания. Проблема в том, что я не могу убить этого человека, так как не могу до него добраться. Он практически безвыездно живет в зоне, абсолютно закрытой для меня.

— Что за зона?

— Когда туда попадешь, узнаешь. Нет, не бойся, для тебя эта зона, как и для любого человека, животного, птицы, совершенно безопасна! Но эта зона создана с таким расчетом, чтобы ни один представитель фламенг и близко к ней не подошел.

— Значит, те, кто создавали эту зону, о существовании фламенг знают?!

— Они? О, они знают все! — Лицо ртутной жен-шины исказила нечеловеческая ярость. Впрочем, разве ярость плазмы может быть человеческой?