Читать книгу - "Тарра. Граница бури. Летопись вторая - Вера Камша"

Ночь лениво пересыпала свои бриллианты, но Рене не замечал небесного великолепия. Рамиэрль давно ушел к себе, Герика спала, а вот он не мог, все сильнее проваливаясь в самые страшные дни своей молодости.

3

…Сначала ничто не предвещало беды. Подгоняемый ровным пассатом корабль нес все паруса, бесшумно скользя по океану и делая гед по восьми. И небо, и море были чистыми и какими-то нежными, но впередсмотрящие не отрывали взгляда от горизонта, ведь море — величайший из обманщиков. Даже здесь, в Сонных широтах, в сверкающей синеве нет-нет да и возникнет серое пятнышко приближающегося шквала, который нужно встретить с оголенными мачтами и задраенными люками.

Первым заметил приближение непогоды одноухий Родерик, и матросы бросились к мачтам. Хвала Великим Братьям, они успели! Когда клубящаяся серая гора закрыла солнце, а ветер, ставший порывистым и страшным, попытался завалить судно набок, паруса уже были убраны.

Ударили первые струи дождя, сшивая свинцовое небо с потемневшим морем, зарокотал гром. Вроде все было как всегда, и все же… все же Рене этот ливень сразу не понравился. Странно холодный для этих широт, он забирался под плащи, просмоленные куртки, шляпы, косынки, стекал холодными струйками по спине, заставляя вздрагивать даже самых стойких. И он не думал кончаться, хотя обычно не проходило и часа, как солнце вновь плясало по стремительно высыхающей палубе, горизонт становился прозрачно-ясным, а шквал, радостно громыхая, несся дальше, чтобы иссякнуть где-то у Островов Сиреневых Птиц. Так было, но минул час, и второй, и третий, а неистовый ветер по-прежнему гнал и гнал корабль на закат с упорством загоняющей оленя своры.

Моряки толпились на шканцах и на юте, держась за протянутые леера. Отсиживаться в темноте нижней палубе, вздрагивая от ударов и гадая, что же творится наверху, не хотел никто… Люди то и дело поглядывали на капитана, а он, казалось знавший о море все, ничего не понимал.

Стемнело и вновь рассвело, а непогода и не думала стихать. Самым же мерзким было то, что даже сквозь пелену дождя Рене видел, что горизонт чист. Проклятая туча висела именно и только над кораблем. Счастливчик благодарил судьбу за то, что глаза других моряков отчего-то уступают его собственным и не могут разглядеть сверкающее солнечное кольцо на границе бури.

Будь на месте Рене кто-нибудь поблагочестивей, он бы решил, что Триединому надоело терпеть его выходки и странный шквал — кара перешедшему Запретную черту святотатцу, Счастливчик клирикам никогда не верил, а что до Триединого… Рене допускал, что Господь где-то да существует, но верить в то, что Он озабочен подсчетами людских грехов и грешков и мелочной местью смертным, маринер отказывался. Странные легенды, передаваемые маринерами и атэвами из уст в уста, походили на истину куда больше.

Аррой помнил, что где-то в этих краях лежат таинственные Острова Золотых Пчел, называемые также Берегом Алых Роз и Золотыми берегами. Там дно ручьев выстилают сапфиры и аметисты, в водах лагун спят раковины с огромными черными жемчужинами, а над вечноцветущими розами реют золотые пчелы и похожие на диковинные цветы бабочки. В мире нет места прекраснее, но добраться туда невозможно, потому что волшебный край стерегут девять раз по семь ветров, отбрасывающих смельчаков назад. Счастливчик ветров не боялся, и влекли его не золото и жемчуга, хотя он от них и не отказывался, а дорога к мечте. Он искал Золотые берега и находил острова, населенные наивными смуглыми людьми в юбочках из травы. Пряно пахли живущие одну ночь цветы, маленькие женщины протягивали белоснежные раковины, над головой проносились похожие на ожившие драгоценности птицы; попадалось и золото, и жемчуга, но все это было не то… Рене начинал склоняться к тому, что Острова Золотых Пчел — выдумка, приукрашенный рассказ об Островах Великой Черепахи или атолле Двойной Горы, и все же продолжал поиски. Странный шквал мог бы стать подтверждением легенды, отгоняй он «Созвездие» назад, а их волокло вперед, в неизвестность.

«Созвездие» держалось, то взлетая на волны, то срываясь вниз, в страшные мертвые провалы между водяными чудовищами. Судно скрипело, словно просило пощады. Двух шлюпок как не бывало, борта в нескольких местах были проломлены, но мачты из корбутских сосен стояли. Происходящее угнетало. Хмурые лица и недоуменные взгляды, которыми обменивались моряки, говорили о том, что и они ничего не понимают. Буря, казалось, обладала собственной злой волей, и противопоставить ей было нечего.

Время тянулось, ничего не менялось, и Рене стал поочередно загонять людей на отдых. Когда Риман Гоул, проспав свои три часа, вернулся на палубу, капитан, изнемогая от усталости, все же спустился к себе и провалился в глухой тяжелый сон. Сколько ему удалось проспать, он так и не узнал, разбуженный криком колотящего в дверь матроса.

Аррой бросился наверх и увидел смерть. Сзади море с однообразным шумом катило темные волны, впереди же вода кипела вокруг подводной гряды. Окруженные грозными бурунами каменные клыки торчали так близко друг от друга, что было немыслимым провести между ними не только корабль, но самую утлую лодчонку. Ни отвернуть, ни бросить якорь не успели. Раздался зловещий треск, и «Созвездие» забилось на камнях…

Последующие часы превратились в сплошной кошмар. Отчаянный скрип мачт, грохот волн, скрежет днища о камни и что-то еще, заставлявшее ненавидеть, а значит, бороться.

Как долго продолжалась агония, Рене не знал, но для эландцев стоять до конца было делом чести, к тому же полоса рифов могла быть предвестником какого-то острова. Паники не было. Маринеры знают, что, уходя в море, они рано или поздно не вернутся. Этот миг настал, что ж, его встретят достойно. Спустить уцелевшие шлюпки в их положении и при таком ветре было почти невозможно, но им это удалось, хотя и шлюпок, и людей на корабле заметно поубавилось. Рене, как водится, должен был покинуть корабль последним, но не успел. Огромная черная волна ударила в правый борт, одна из мачт наконец не выдержала и рухнула. Вторая волна, еще выше и злее, увенчанная клубящимся гребнем, подхватила капитана и швырнула в воду. Ему удалось выплыть, но почти сразу же его сильно ударил какой-то обломок. Чувствуя, что ранен, и ранен серьезно, Рене ухитрился привязаться к обломку той самой мачты и потерял сознание.

4

Что случилось дальше, Счастливчик не помнил. Он пришел в себя в шелковой палатке, сквозь золотистую ткань которой просвечивало солнце. Над ним склонялось лицо столь совершенное, что Аррой в первый и последний раз чуть не уверовал в Триединого и его Вестников.

Незнакомец что-то сказал, Рене не понял ни слова. Голова раскалывалась от боли, лик наверху то появлялся, то исчезал. Маринер попытался спросить об остальных, но разбитые губы слушаться не желали. Затем на лоб ему легла чья-то прохладная рука, женский голос произнес странные властные слова, и Рене смог поднять глаза. Чтобы увидеть женщину с прекрасным, но бесконечно чужим лицом. Она внимательно, но равнодушно смотрела ему в глаза, этот взгляд потом долго его преследовал… Красавица что-то сказала, в ответ раздался второй голос, молодой, взволнованный, явно принадлежащий мужчине. Женщина возразила — резко и повелительно. Юноша разразился длинной тирадой. Вновь нахлынула боль, и Рене провалился в небытие.