Читать книгу - "Пой, Менестрель! - Максим Огнев"

Как солнцу колесница.

Но, помню, преступив закон,

Погиб безумный Фаэтон,

От страсти — жажды неба.

Я буду кроток оттого,

Что люди знают про него,

А прославляют Феба.

Ловушка юных, страстный пыл…

И я там был, я не забыл,

Кому о чем молился,

И над душой смеялась плоть,

Тогда печалился Господь,

А дьявол веселился.

Владей душой моей, владей!

Так в небе пара лебедей

И радостно, и вечно,

Что им, влюбленным, смертный страх,

Их души вместе в небесах

Пребудут бесконечно.

В этот раз Менестрель, казалось, превзошел самого себя. Слушатели сидели, не в силах пошевелиться, словно приросли к скамьям. Плясунья обратила внимание на человека за соседним столом, наливавшего вино в кружку. Вино давно перелилось через край и растекалось по столу, но он не замечал. Было что-то в голосе Менестреля, заставлявшее забыть обо всем. Когда он замолчал, в зале на несколько мгновений воцарилась тишина. Завсегдатаи таверны тревожно прислушивались к себе, обнаружив, что способны испытывать чувства, о которых даже не подозревали. Растерянность длилась недолго. Первым опомнился человек, наливавший вино. Отшвырнул пустую бутылку, ударил в ладоши, и вот уже полутемный зал взорвался криками и рукоплесканиями.

Плясунья, хлопая, воображала, как приятно было бы услышать подобную песню, сложенную для нее. В роли певца она видела Артура. Стрелок повторял и повторял запомнившиеся строчки — Менестрель словно угадал его собственные чувства.

Драйм думал, что и сумей он найти красивые слова, ни одна женщина не пожелает их выслушать от него.

Менестрель поклонился, объявил, что это была последняя песня, и поблагодарил слушателей. Зал загудел — песнями не насытились, просили еще и еще. Громче всех запротестовала Плясунья.

— Наш друг загордился, — заметил Артур.

Плясунья вгляделась в лицо Менестреля.

— Нет, — промолвила она. — Не надо больше. Все сказано. Я-то должна это понимать. Нельзя плясать, когда силы исчерпаны.

Постепенно разговор за столом возобновился. Только Артур и Плясунья не принимали в нем участия. Сидели — голова к голове — и вполголоса обсуждали что-то чрезвычайно увлекательное для обоих. Остальные искоса на них поглядывали и обменивались улыбками. Флейтист вновь завел речь о злосчастьях труппы:

— После первого успеха, когда народ сбегался посмотреть на голые коленки да послушать речь пьяных погонщиков мулов, провал следовал за провалом. Труппа разделилась. Нас набралось человек двадцать, желавших показывать старые пьесы. Какое-то время казалось, что все наладится и дела пойдут по-прежнему. С людьми, однако, начало твориться нечто странное. Словно все забыли, зачем пришли в труппу.

— Дело в том, — снова неожиданно ворвался в разговор Скрипач, — что богато мы никогда не жили. Раньше, конечно, легче было: нас всегда в дома приглашали и сытно кормили. Но в парчу и атлас никто не рядился…

Драйм услышал, как Артур сказал:

— Такая девушка не должна жить в бедности…

Он еще понизил голос, и по заблестевшим глазам Плясуньи можно было угадать продолжение — Артур объяснял, как надлежит жить подобной красавице.

— Бедность не сладка, — откликнулась девушка, опуская глаза и мысленно примеряя на голову жемчужный венец. — Только всегда выбирать приходится. По мне, не танцевать — значит не жить. Так уж лучше жить бедно, чем не жить вовсе.

Что ответил Артур, Драйм не услышал. Впрочем, и сомневаться нельзя было — ответ найдется. А рядом громко сетовал Флейтист:

— Пошли речи: трубочисты и то богаче живут. За разговорами дела последовали… Ирис, если помнишь ее, первых красавиц играла…

— Помню, — откликнулся Менестрель, — у нее был дивный голос, чистый, звонкий; сердце переворачивалось, когда она пела.

— Ирис вышла за лавочника — он бисером торговал. Присматривает за лавкой в отсутствие мужа. Чарующим голосом расхваливает товар… Постепенно разбрелись и остальные. Кто булочками торговать, кто благовония из Каралдора возить. Но хуже всех поступил Шорк.

— Дрянь такая! — вскричала Плясунья, прерывая нежную беседу.

Все удивленно воззрились на нее. Самый обескураженный вид был у Артура.

— Сорвал нам представление! — бушевала Плясунья. — Хочешь уходить — уходи, но зачем же подличать? Никого не предупредил, все выяснилось перед выходом на подмостки!

Видя, что, кроме музыкантов, никто ничего не понимает, она, все еще пылая гневом, взялась объяснять:

— Старый Дейл научил его кое-каким фокусам. Надо отдать должное, Шорк быстро все схватывал, виртуозно проделывал — одно удовольствие смотреть было. Но… год, другой, третий… потребовалось показать что-нибудь новое. Придумать новый фокус — не шутка. Тут семь потов сойдет. А Шорк был не из тех, кто согласен проливать пот. Публике он наскучил, сборы упали. Сначала он злился, бранил и нас, и зрителей… Меня и вовсе возненавидел, потому что я имела успех… Хоть деньги мы всегда делили поровну. Потом ушел — конечно, не мог не сделать гадость напоследок.

— Так и получилось, что от труппы старика Дейла осталось нас трое, — невесело заключил Флейтист.

— Славы вы добудете не меньше, — заметил Артур. — Господа из замка заплатят дорого, дабы увидеть то, что видели мы. Думаю, не откажетесь вечером выступить в замке?

Девушка всплеснула руками от радости. Гордо взглянула на музыкантов: «Это я! Это благодаря мне! Это меня приглашают».

— В замке! Мы и мечтать об этом не смели! — воскликнула она.

— Сегодня же вечером, — вдохновенно подтвердил Артур, сжимая пальцы девушки.

Неожиданно запнулся на полуслове, улыбка сбежала с губ. В дверях таверны, пристально разглядывая посетителей, стоял королевский гонец. Артур поднялся из-за стола. Плясунья удивленно нахмурилась. Гонец заметил Великого Лорда и устремился к нему. Королевскому гонцу полагалось носить одежду черно-белых цветов. Он же был облачен в черное. С ног до головы — в черное.

Обо всем забыл в тот момент Артур. О пальцах Плясуньи, лежавших в его руке; об обещании, данном актерам; о Стрелке, добывшем ему славу своей победой; о песнях Менестреля… Обо всем забыл и с пересохшим горлом ждал только слов гонца.

— Ваша светлость, Великий Лорд! Король, государь наш, умер.

Собравшихся за столом, всех, кроме Артура, новость застала врасплох. Кое-какие слухи о болезни короля ходили в народе, но кто же знал, что так скоро… Музыканты обреченно переглянулись. Представление в замке срывалось, и если бы этой одной печалью дело ограничилось. Что теперь будет? Чего ждать от завтрашнего дня? Бояться или надеяться? Пора перемен — тревожная пора. Опыт подсказывает — перемены редко бывают к лучшему. Принцесса молода… Сумеет ли удержать власть? Или перессорятся сеньоры ее, разорвут на клочки королевство, разорят подданных; и тот, кто не поляжет в сече, защищая своего господина, побредет в рубище по дорогам?