Читать книгу - "Дело лис-оборотней - Игорь Алимов"

— О тех бедолагах и о тяжкой доле их молюсь ежедневно, — сурово сказал отец Киприан. — Чтоб среди второстепенного своего производства не забывали о главном.

— Бог милостив, — кивнул Богдан. — Авось не попустит.

— Так вот что хочу сказать, — в голосе владыки Богдану почудилась некая нерешительность. — Есть мысль у меня заповедная… Для вящей торжественности и вящего единения желаю я на открытие пригласить старого, еще по летному училищу, друга… Дорожки наши разошлись вскоре – он по научной стезе подвизаться решил, я – по военной… но связи долго еще, лет с десяток, мы не теряли. Он-то вскорости знаменит стал, космонавт на всю Ордусь прославленный… Сейчас состарился, не у дел. Хочу я его позвать – торжественное слово сказать братии, послушникам и людям ближним. Как тебе такой план?

Богдан поразмыслил.

— План хороший, — сказал он искренне, — человеколюбивый. Да и повод друга старого повидать не самый плохой.

Настоятель крякнул.

— Остер ты умом, — сказал он, — не зря про тебя в газетах писано. Да, прав ты. Старые мы с ним оба стали… Может, больше и не будет случая повидаться. Кто знает, когда нам отшествовать из этой жизни Господь присудит? Ничего про него ныне не ведаю – а ведь в паре некогда летали: я ведущий, он ведомый… Потом он в отряд космонавтов подался, а я по стратегической линии пошел. Сперва противуракетные дежурства стратосферные, потом… — в голосе его прорезалось подспудное тепло, даже мечтательность некая. — Веселые времена были, пятидесятых-то конец.

— И на Марсе будут персики цвести? — улыбнулся Богдан.

Отец Киприан остановился, повернулся к Богдану лицом; остановился и Богдан. Глаза их встретились.

— И до грядущего подать рукой, — сказал владыка.

— Кто таков друг-то ваш, отче? — помолчав, спросил Богдан.

Владыка степенно двинулся дальше, и Богдан – за ним.

— Да ты знаешь, — ответил он. — Все его знают… Моего поколения, по крайней мере, все… да и твоего, мыслю, тоже. Джанибек Непроливайко.

В голове Богдана что-то сдвинулось мягко и вязко.

— Ага, — сказал он.

Смутное человеколюбивое мечтание, ровно алчущий вылупиться птенец, в первый раз пробующий клювиком прочность яйца, тюкнуло сердце Богдана.

А потом вновь: тук-тук-тук…

— Понятно, — сказал он с деланным равнодушием. — А вот что я, кстати, вспомнил, отче… насчет реставраторов.

— Ну?

— Летом мы с напарником одно дело вели, до хищения ценностей из патриаршей ризницы касательство имевшее….

— Наслышан, чадо, наслышан. Крест Сысоя наперсный…

— Именно. Так вот, там довелось мне среди работников ризницы познакомиться с женщиной-реставратором, опыта и добросовестности необыкновенных. И, что существенно, дело она именно с церковными ценностями имеет. Давно.

— Так-так, — оживился отец Киприан.

— По скудному разумению моему, она вам как нельзя лучше подошла бы.

— Как звать?

— Бибигуль Хаимская.

— Справлюсь о таковой. Спасибо, чадо…

— Тут еще одно обстоятельство.

— Ну?

Богдан чуть помедлил, соображая, как сказать покороче.

— Одинокая она, с сынишкой одиннадцати лет. Не бедствует, конечно… но живет, сами понимаете, скудно, и лишний заработок никак не повредит ни ей, ни сыну. Да и мальчику, думаю, душеполезно было бы монастырь посетить, пообщаться с отцами неторопливо, обстоятельно…

Отец Киприан снова остановился и снова повернулся к Богдану. Заглянул ему в глаза, потом даже взял его за руку. Богдан твердо выдержал взгляд старца.

— Говори, как на духу, чадо, — тихо, но требовательно произнес отец Киприан. — Твой ребенок?

— Господи, помилуй, — ужаснулся Богдан. — Да с чего ж вы такое удумали, отче?

— Переживаешь за женщину изрядно, по голосу слышу. И за чадо. Ровно за свою женщину и за свое чадо… Хорошо, верю, не твой. Но что-то есть у тебя на уме, чего ты не глаголешь.

Богдан не ответил.

— Глаголь, — велел отец Киприан. Богдан досадливо поджал губы на мгновение, но выхода уже не было. Очень коротко, буквально несколькими фразами, он рассказал Киприану о том, что им с Багом случайно сделалось известно о личной жизни Бибигуль[39].

Когда он закончил, архимандрит долго молчал, по-прежнему держа его за руку. Усиливающийся ветер трепал его рясу, хлопал по клобуку. Кресты на куполах померкли и сделались темнее серого неба. Исподволь наползал ненастный вечер.

— Ах, человеци, человеци… — с сожалением покачал головой отец Киприан.

— Им тоже надо дать повидаться на закате жизни, — сказал Богдан убежденно и твердо. — Может, простят друг другу с Божьей помощью. Не говорю уж про мальчика. Разве же полезно для души его то, что он отца не уважает да и не знает совсем? Пусть увидятся все трое. Не приблизятся друг к другу, не захотят хоть словечком перемолвиться – так тому и быть. А может, и приблизятся… Богоугодно это, отче Киприане. Что хотите со мною делайте – богоугодно.

Отец Киприан строго глянул на Богдана:

— А ну как согрешат?

Перед мысленным взором Богдана, ровно наяву, возникла привычно безжизненная, подавленная Бибигуль. А все, что Богдан ведал о великом космопроходце, наводило на мысль, что и он живет не радостнее.

— Как согрешат – так и покаются, — сказал Богдан. — Только сейчас они в окамененном нечувствии пребывают, в смертном грехе уныния – а это и не жизнь вовсе. Они ж почитай что муж и жена, отче…

Крепкие пальцы отца Киприана на миг стиснулись на запястье Богдана сильно, как тиски, — и тут же разжались. Он поднял руку и с силой провел ладонью по лбу.

— Бибигуль – к сорока, Гречковичу – за пятьдесят, как я понимаю… мальчику двенадцатый… Пусть повидаются.

— Быть тебе среди нас, — тихо, напрочь утратив всякую величавость и уверенность, сказал отец Киприан. — Может, и рукоположения сподобишься…

— Стезя моя светская, — упрямо повторил Богдан.

Настоятель чуть качнул головою.

— Ты и сам еще не чувствуешь, как стезя твоя из человекоохранительной в человекоспасительную превращается, — проговорил он. — Узко тебе в человекоохранителях, узко… А человекоспасителем в миру быть стократ трудней… — Он тяжко вздохнул. — Хотя бывали случаи… Осекся. Размыслительно и немного печально обвел взглядом небо, облака, купола. Может, вспоминал эти самые случаи и примеривал на Богдана. А может, о чем ином думал. Еще раз глянул Богдану прямо в глаза.