Читать книгу - "Консул - Валерий Большаков"

– Здравствуй, И Ван, – поклонился даос. – Ты видишь перед собой тех самых великих мастеров, которых мы позвали в дальний путь.

– Как я рад, как я рад! – зачастил И Ван, складывая кулаки и кланяясь. – Я счастлив сопровождать великих мастеров и быть им полезным во всяком деле.

– Готов ли ты идти, И Ван? – спросил Го Шу.

– О да! Моя кладь не отягощает рук, ибо все, что имею, всегда при мне. Я готов!

– Превосходно, – вмешался Искандер. – Но вас, по-моему, было трое?

– Да-да-да! – заверил его И Ван. – Лю Ху возжелал побыть немного ближе к Вечно Синему Небу, и отправился на Акрополис…

– Тогда что мы тут стоим? Давайте сходим за ним.

Сергий покрутил головой, словно отгоняя назойливый рой новых впечатлений, и зашагал к Дромосу, главной улице Афин, что кипела рядом с Агорой.

По всей длине ее галдели цирюльники, зазывая клиентов, из дверей харчевен клубился пар, во множестве лавок шел ожесточенный торг. Купчики так и путались под ногами, хватая прохожих за одежду и прямо в ухо выкрикивая:

– Вино! Вино! Холодное вино!

– А вот эликсир молодости! Купите эликсир! А эликсир любви желаете? Дешево отдам!

– Смотрите, смотрите, арабские благовония! Таких вы больше нигде не найдете, даже в самой Аравии!

– Есть две девушки из Коммагены. Нежные, юные, их только что привезли. Не пожалеешь, господин!

– Жареные орехи! Финики в меду!

– Купите со скидкой! Ну, купите же хоть что-нибудь!

Оглушенный этими воплями, Сергий принялся решительно пробиваться вперед, бесцеремонно расталкивая торгашей.

А надо всею этой человеческой комедией, над суетою сует, над дымом очагов и жаровень, над плоскими черепичными крышами высился величавый и невозмутимый Акрополь.

На его плоскую вершину вела неширокая тропа, истоптанная за столетия сандалиями, копытами коней, вереницами жертвенных животных. Тропа вильнула, свернула на запад и начала виться по уступам скалы. Полого поднимаясь, дорожка обогнула холм и вывела к Пропилеям, входной колоннаде Акрополя из шести мраморных столпов.

Слева к Пропилеям примыкал массивный мраморный павильон Пинакотеки, первой в мире художественной галереи, а справа, на выступе скалы, прирастал самый маленький храм Акрополя, изящное, будто игрушечное, святилище Ники.

– Сюда, мои драгоценные! – позвал Го Шу.

Сергий ступил под мраморную сень Пропилей.

И Ван с натугой потянул на себя тяжелые средние двери, отлитые из бронзы, но те не поддались его усилиям.

– Нет, нет! – поспешил к буддисту Го Шу. – Эти ворота открываются только в дни празднеств. По будням идут через эти, – он указал на боковые двери, обитые медью.

Вдвоем они отворили массивную створку. Несколько ступеней вверх, ступенька вниз – и Лобанов оказался на площади Акрополя.

Прямо перед ним, шагах в сорока, возвышалась колоссальная бронзовая статуя – грозная и величавая Афина опиралась на копье, как страж древнего города. У ног ее свернулся питон – символ мудрости.

– Где же он? – нахмурился «Гоша».

– Поищем в храме! – предложил непоседливый И Ван и стремительными шагами двинулся к Парфенону.

Знаменитый храм был построен хитро – вход в него открывался со стороны, противоположной Пропилеям.

Лобанов прошел за колоннаду Парфенона, взглядывая на нескончаемую мраморную ленту барельефа, что тянулся по верху стены и изображал праздничное шествие.

Вот храбрые всадники горячат коней. Вот девушки в тонких пеплосах погоняют круторогих быков. Ступают женщины с пальмовыми ветвями. Важно шествуют старцы, бодрые и статные. А вот Афина спорит с Посейдоном, богом моря, при свидетелях – Гере и Афродите, Гефесте и Деметре.

Сергий свернул за угол и вошел в храм.

В обширном святилище, окрашенном в красный и синий цвета, царил полумрак. В глубине зала, среди даров, венков, серебряных масок, поднималась под потолок еще одна Афина.

Богиня гордо держала голову в золотом шлеме, левой рукой придерживая щит, стоящий у ног. На правой ладони Афины стояла богиня победы Ника, а глаза Афины, сделанные из драгоценных камней, смотрели внимательно и испытующе, прямо на Сергия. Чудилось, строгие губы богини вот-вот дрогнут в улыбке… Лобанов словно ступил на незримый порог между миром людей и обиталищем бессмертных богов. Из ничего, из мастерства Фидия, соткалась сказка и тайна.

Плавно струились складки одежды богини из чеканного золота, а голова и руки, искусно отделанные желтоватой слоновой костью, светились снежно-белым сиянием, по контрасту с тусклым блеском металла.

– Лю Ху! – громко произнес Го Шу, рассеивая мираж.

Из мягких потемок шагнул третий попутчик преторианцев – строгий ханец с лицом сильным и резким. Движения его были точны и выверены, поступь тверда, а взгляд колюч. Голос оказался под стать образу человека бывалого и упрямого, вечного скептика, любящего настоять на своем – он был скрипучим.

– Я здесь, – коротко сказал Лю Ху, и быстро оглядел Сергия сотоварищи. – Я понял, это наши драгоценные спутники.

– Да! – подтвердил его догадку И Ван. – И мы можем хоть завтра двигаться в путь!

– Почтенные, – вмешался Лобанов. – В Пирее нас ждет корабль. Зачем же откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня?

– Какая глубокая мысль! – восхитился буддист.

– Но мы еще не обедали, – слабо воспротивился Го Шу.

– «Умереть с голоду, – проскрипел Лю Ху, – событие малое, а утратить благородство – большое».

– При чем здесь это? – произнес даос упавшим голосом.

– А при том, – сказал конфуцианец сурово, – что не нужно уподобляться людям ничтожным, не внемлющим велениям неба. Мы должны следовать примеру благородных мужей, хранящих великое достоинство и наделенных пятью добродетелями. Наш долг – проводить драгоценных мастеров ко двору Сына Неба.

– Начнем же наш путь! – поспешно сказал И Ван. – Амитофу!

– Начнем… – вздохнул Го Шу.

Сергий перемигнулся с Эдиком и зашагал из Парфенона. Его друзья и спутники двинулись следом, то обгоняя, то отставая.

Солнце уже садилось, тени статуй вытягивались в длинные полосы, а кипарисы казались беспросветно черными.

– Имя мое – Лю Ху, – представился бывалый конфуцианец, – но я не смею назвать его ничтожным, ибо таково имя нашего Божественного Императора.[20]

– Мы не в претензии! – ухмыльнулся Эдикус. – Как говорил мой дед Могамчери: «Имя человеческое – тихий звук. Слава его доносится эхом». Верно, Лёха?