Читать книгу - "Рассказы ночной стражи - Генри Лайон Олди"

– Стихи, – сказал отец.

– Стихи? – удивился я. – Какие стихи?

– Ивамото Камбун, младший брат твоего прадеда. Как поэт, он был бездарен. Вы согласны со мной, Иссэн-сан?

Настоятель кивнул.

Я отпил чаю. У меня болела голова. Талантлив был мой прадед в искусстве стихосложения или бездарен, это интересовало меня в последнюю очередь.

Они встретили меня дома: отец и преподобный Иссэн. Матушка сказала, чтобы я шел не к себе, а в комнату родителей. Там они и сидели, распивая чай и заедая его сладостями. Сказать по правде, я бы предпочел более плотный ужин. День выдался не лучший, я до сих пор размышлял над тем, что увидел и услышал в усадьбе Ясухиро. Вкупе с утренней беготней и приключениями Мигеру, который сперва погиб, а после воскрес, это мучило меня хуже поноса.

Набить живот и лечь спать – все, чего мне хотелось.

– Бездарность, – повторил отец. – Злоупотреблял сравнениями. Белые слезы неба? Отвратительно.

Я навострил уши. Сонливость как рукой сняло.

– Я вспомнил, – отец налил себе еще чаю. – Стихотворение рядом с убитым каонай. Тем, которого обнаружил я. «Пали на землю белые слезы неба; скрип под ногами». Это его стихи. Иссэн-сан, полагаю, вы тоже помните?

Настоятель кивнул.

– Режущее слово, – отец взмахнул рукой, словно хотел разрубить кого-то пополам. – Он утверждал, что искусство меча и искусство стихосложения едины. Кирэдзи^[14], говорил он, это удар, нанесенный в точно выбранный момент. Режущее слово делит трехстишие на две части. Решающий удар делит поединок на схватку и победу.

– Вы правы, – согласился настоятель. – Я мало что смыслю в поединках. Но он злоупотреблял сравнениями, это правда. Мы часто спорили с ним на эту тему. Я был младше, я годился ему в сыновья. Удивляюсь терпению досточтимого Камбуна! Терпение было ему не свойственно, скажем прямо. Но при всей его вспыльчивости он ни разу не обругал меня.

– Что, – изумился отец, – даже не ударил?

– Что вы! Я тогда еще не принял монашество, он вполне мог поднять на меня руку. Но нет, всегда выслушивал до конца, искал аргументы. Я не был единственным…

Улыбка отца вся состояла из горечи.

– Были, Иссэн-сан. Вы были единственным человеком, которого он выслушивал без ругани. Уж поверьте, я знаю, что говорю.

– Искусство меча? Режущее слово?!

Выгонят, подумал я. Вмешаться в беседу старших? Не испросив разрешения? Точно, выгонят.

– Твой двоюродный прадед был не в своем уме, – сегодня отец пребывал в хорошем настроении. А может, хотел, чтобы я присутствовал при разговоре, вот и пренебрег наказанием за вызывающее поведение. – Он считал, что мы зря отказались от оружия предков. Я имею в виду заточенную сталь.

– Но фуккацу? Дар будды Амиды?

– Он полагал, что мы впали в заблуждение. Что будда требует от нас иного понимания, нежели то, к какому мы пришли. Что дар – испытание, которого мы не выдержали. Можно сражаться сталью, плетями, палками, кулаками. Это не имеет значения. Нельзя сражаться, если боишься убить врага. Фуккацу, не фуккацу – схватке надо отдавать всего себя, без раздумий и колебаний. Страх перед убийством? Страх за свою собственную жизнь? Два страха как один?! Общепринятую манеру ведения боя он называл предательством. Плевок в кодекс самурая, говорил он. Яма на пути воина^[15].

Сегодня отец был разговорчивей обычного. Я бы сказал, что сегодня он был скорее бабушкой, чем отцом.

– Но ведь тогда фуккацу царило бы повсеместно! Наступил бы хаос!

– Не всякий поединок заканчивается смертью. И потом, думать о смерти – позор для самурая. А мы думаем о ней постоянно. Так считал твой прадед. Всем самураям, кто спорил с ним, он предлагал схватку на стальных мечах. Убитый продолжит жизнь в убийце, говорил он. А убийца, если он доблестно сражался, непременно попадет в рай. В ад? Глупости! Откуда взяться аду, если ты бился со всей отвагой! В рай, только в рай! Или новое рождение самураем…

– Поединок? Я бы отказался!

– Все отказывались, – отец смотрел на меня, но видел кого-то другого: безумного прадеда или благоразумных самураев, не знаю. – На стальных мечах, деревянных, на плетях, на чем угодно – в конечном итоге никто не хотел сразиться с ним. Безумец Камбун не был сильнейшим бойцом в Акаяме, но он и впрямь отдавал схватке всего себя, не задумываясь о последствиях. Убей он противника, на улице или в стенах додзё, и тому пришлось бы жить дальше в теле твоего прадеда. Ивамото Камбун-второй, а? Кто бы захотел такой участи? Я уже не говорю о том, что противник мог убить Камбуна, а значит, фактически покончить с собой. Рай? Никто не верил в эти бредни.

Я представил, как мой прадед мечется по Акаяме. Наставляет всех на путь самурая. Проповедует истинное понимание дара будды Амиды. Над ним смеются – втайне, за спиной, опасаясь взбесить сумасшедшего. Отказ от поединка с умалишенным – не позор. Напротив, позор – поединок с умалишенным. Я так ясно увидел его, словно он стоял напротив.