Читать книгу - "Слёзы Шороша - Братья Бри"

Дэниела Бертроуджа пробудило солнце. Открытое, любвеобильное, оно уже заполнило собой всё свободное пространство: улицу, на которой он жил, его дом, комнату – и теперь заглядывало в те местечки, в которых, казалось, надолго, если не навсегда, обосновалась темень или, по крайней мере, тень, но в которые можно было попытаться запустить или протиснуть хотя бы один-два лучика: в закоулки, норки, скважины, щели и щёлки. Ветерок, залетев через приоткрытую форточку в комнату Дэниела, лёгкой волной пробежал по его лицу, тронул веки и легонько и как бы невзначай приподнял их, подсобив тем самым свету заглянуть внутрь.

– Классный сон! – сказал Дэниел, когда открыл глаза и понял, что всё-всё-всё, что он видел секундой, минутой и часом раньше и что происходило с ним в эти секунды, минуты и часы, было во сне, в этом классном сне, нереальном своей реальностью, своей ощутительностью. – Как же их звали?.. Этого старичка… горбатенького?.. Надо же такому присниться: старик-горбун! Откуда только он взялся в моей голове? Как же его?.. Малам. Хм, надо же, Малам. Нереально: какой-то Малам в моей голове. На что это похоже?.. Да ни на что… разве что на замкнутый круг. Любопытно. Но откуда это в моих мозгах?.. А этот парень… Куда он нас с Мэтью вёл? Всё вёл, вёл. Хм, а ведь я там с Мэтью был. Расскажу ему как-нибудь… Семимес… Семимес, сын Малама. Точно, Семимес, сын Малама, само на язык напросилось. Семимес… Как половинка чего-нибудь… Кто там ещё-то был?.. Я же видел их только что… Камин! Мы все сидим у камина. Кто все?.. Никого больше не помню… О ком я сейчас подумал?.. О ком, о ком?.. Хотел припомнить, кто был у камина, и вдруг о ком-то подумал, само подумалось, промелькнуло где-то рядом, совсем близко. Воспоминание промелькнуло. Словно ощущение кого-то рядом… Вот оно, поймал! Я же влюбился в неё! Я просто дико влюбился! Её звали… не могу вспомнить, надо же. Лицо… (Дэниел закрыл и снова открыл глаза – и отшатнулся.) Вот оно… вот оно, передо мной. Она думает обо мне. Она думает, почему я оставил её. Она не знает, что это мой сон, что она сама из моего сна. Как же её зовут? Лицо есть, а имя? Имени нет… Исчезла. (Дэниел снова закрыл и открыл глаза.) Ладно, может, увижу тебя на улице – спрошу имя. И буду знать, что это ты… Так я же и увидел её на улице, только во сне. На какой улице? Что за место? Какой-то незнакомый городок… Там оранжевые дома! Круглые оранжевые дома! Но я видел это!.. реально видел это! Где же, где?.. Точно! На картине! На картине этого художника – Феликса Торнтона! Вчера, в галерее. Феликс Торнтон. Так вот откуда все эти видения. Феликс Торнтон… Кристин должна была позвонить! – вдруг осенило Дэниела. – Она обещала сходить в галерею… Сам позвоню.

Дэниел бросил взгляд на электронные часы на полке книжного шкафа и… изумился. Не светящиеся часы и минуты повергли его в шок.

– Неужели я спал целый месяц?! Бред какой-то!

Дэниел выскочил из постели и включил компьютер… Убедившись в том, что он и вправду как бы отсутствовал в реальном мире слишком долго для реального парня, в нетерпении схватил телефонную трубку, чтобы срочно услышать реальный голос реального человека, с которым он как бы вчера разговаривал… Автоответчик голосом матери Кристин сообщил:

– Здравствуйте. Если вы позвонили Кристин, примите во внимание, что она путешествует далеко от дома и вернётся в первой декаде сентября.

Через час Дэниел переступил порог кафе с дурацким названием «Не упусти момент». Дурацким оно казалось лишь на первый взгляд, поскольку заведение это находилось почти напротив средней школы и дарило несчастному сословию, обретавшемуся в ней, прекрасный шанс заесть – что называется, с порога – нервы, несвободу и обречённость штуковинами на любой вкус, обожающими мгновения. Представители именно этого сословия и отпускали при случае в адрес легковесной вывески всяческие шуточки, но, хлебнув горюшка под другой вывеской, без колебаний изменяли собственной надменности и становились завсегдатаями «Не упусти момента».

Оставаться наедине с самим собой, с тем собой, что воскрес после затяжного летаргического сна, с каждой минутой Дэниелу всё больше становилось невмоготу, и он решил прибегнуть к испытанному и, пожалуй, единственному способу бегства от себя… Судя по реакции его старого мобильника (новый он, вероятно, где-то посеял), Кристин, его незаменимый доктор в подобных случаях, была и в самом деле в недосягаемости до первой декады сентября. «Мэт?.. – подумал Дэниел. – Жаль тебя нет под рукой, пёрышко: по крайней мере, ты развеял бы мой… – вместо постыдного слова, которое точно называло чувство, нараставшее в нём (шутка ли, четыре нагугленные статьи о „мнимой смерти“!), Дэниел проговорил другое, рангом пониже на шкале переживаний человека, – … ты развеял бы мои опасения насчёт зыбкости всей этой милой сердцу трёхмерной конструкции вокруг меня». Но Мэтью под рукой не было, и ему оставалось надеяться на случайную встречу с каким-нибудь знакомым лицом…

Дэниел распахнул дверь на улицу – непривычно яркое солнце ослепило его и заставило замереть: в этом ослепшем белёсом пространстве перед ним открылись лица… два лица, словно омываемые волнами белокурых локонов, просветлённые, с глазами, которые излучали приветность.

– Суфус и Сэфэси! – прошептали губы Дэниела. «Суфус и Сэфэси», – вторило губам его сознание, оно будто припомнило что-то… припомнило и в то же мгновение потеряло.

Суфус и Сэфэси улыбнулись ему в ответ и исчезли, так же внезапно, как и явились.

– Классный сон, – успокоил себя Дэниел и поспешил ввериться привычному пути.

…Дэниел неторопливо попивал свой капучино, с мыслью о том, что он сидел бы вот так целую вечность, просто глазея на этих реальных людей, не упускающих момент. И эти люди, и капучино, и вкусные запахи, что так обожает нос, говорили бы ему: «Старик, ты вернулся сюда, значит, ты всё ещё тот же Дэн, который, потратив на сон всего-навсего семь часов (а не целый месяц), каждый день отправлялся в школу, чтобы в конце концов оказаться за одним из этих столиков».

– Это ты, Бертроудж? – с этими словами кто-то тронул его за плечо, заставив обернуться. – Конечно ты. Привет, старик!

– Эдди! Как же ты кстати! – обрадовался Дэниел.

– Я присяду?.. Как ты? Рассказывай. Год не виделись, целый год, Бертроудж! А зашли в «Не упусти момент» – как будто не выходили отсюда и не было этого длинного года. И катись оно всё, да? Есть такое чувство?

– Точно, Эдди: катись оно…

– Ну, как ты?

– …Да никак. (Дэниел вдруг поймал себя на том, что ему нечего сказать: этот чёртов классный сон оказался сильнее яви, в которой он жил до него, и заслонил явь настолько, что её трудно было разглядеть.)

– «Никак» не кофе запивают, приятель, а чем-нибудь покрепче. Что с тобой, правда? Серый ты какой-то нынче.

Дэниел замялся, пожал плечами и ничего не сказал.

– Колись, старик. Меня не проведёшь: перед тобой психиатр в третьем поколении, – пытался расшевелить школьного приятеля Эдди, приметив, что тот не в ладу не только с самим собой, но и со своим молчанием, – это я хвастаюсь так.