Читать книгу - "Братья и сестры по оружию. Связные из будущего - Юрий Валин"

— Да перестаньте вы спорить, — не открывая глаз, пробормотала Катя. — Вояки. Все уже давно сказано и рассказано:

Каховка, Каховка, родная винтовка,

Горячая пуля, лети!

Иркутск и Варшава, Орел и Каховка —

Этапы большого пути.

Гремела атака, и пули звенели,

И ровно строчил пулемет…

И девушка наша проходит в шинели,

Горящей Каховкой идет.

Под солнцем горячим, под ночью слепою

Немало пришлось нам пройти.

Мы мирные люди, но наш бронепоезд

Стоит на запасном пути[84].

Все помолчали, потом Пашка нерешительно спросил:

— А почему Каховка? Скучное место. Я там раз проезжал. Одни плавни. И пролетариата мало.

— Там твои червоные, Паша, плацдарм захватят. И схлестнутся с друзьями Германа Олеговича в полную силу, — неохотно пояснила Катя.

— Так ведь… где-то же должен быть последний и решительный, — неловко сказал Пашка и как-то стыдливо глянул на стоящего у кустов прапорщика. — Историческая необходимость, она…

— Да иди ты со своей необходимостью, — сквозь зубы процедила Катя. — Наполеоны, мать вашу… Я к тому говорю, чтобы и духу вашего, дорогие попутчики, через год у этой проклятой Каховки не было. Хлебайте дерьмо где-нибудь в другом месте.

Герман понял, что командирша сквозь ресницы смотрит на него.

Прот подвигал своим перекошенным плечом, сел удобнее и тихо спросил:

— Екатерина Григорьевна, а насчет через год, это точно?

— Весьма вероятно, — кратко сказала Катя.

— Э, я не понял, — ошеломленно забормотал Пашка. — Екатерина Григорьевна, вы что, тоже как Прот? Может, и я могу? Предсказывать?

Катя хмыкнула:

— Да ты же только этим и занимаешься. Кто нам все уши прожужжал про неизбежную победу мировой революции и светлое царство социализма? «Перекуем мечи на орала, а злато на толчки». У гимнаста-пролетария слово — кремень.

— А мне кто проречет? — жалобно сказала Вита. — Що со мной в жизни буде?

— Да все с тобой нормально будет, — в один голос сказали Пашка и прапорщик.

Катя усмехнулась.

— Вы, Екатерина Григорьевна, не улыбайтесь, — как водится, неожиданно для себя обозлился Герман. — Если вы что-то знаете, может быть, соблаговолите и с нами поделитесь? Одной ведь дорогой идем.

— Эй, уважаемые, вы как-то не так поняли, — Катя села. — Я совсем не как Прот. У меня дара провиденья вовсе нэма. Прогнозы выдаю на основании научного анализа военно-политической обстановки. Например, сколько детей и от кого именно у нашей любознательной Виты будет — хоть пытайте, я без понятия. А насчет военных действий, вы же понимаете. Ни мне ни вам общего замысла летне-осенней кампании знать не положено. Я, возможно, чуть больше знаю, но вам-то зачем?

— Нам и не надо, — сказал Герман. — Лгать у вас, Екатерина Григорьевна, плохо получается. Лучше и не начинайте. Впрочем, виноват. От обязанностей часового непростительно отвлекся.

Прапорщик снова нырнул в кусты, успел услышать, как вздохнул Пашка:

— Вот оно — дворянство. Чуть что — на принцип прет…

* * *

Утром по широкой дуге обошли окраину Змиёва. В старинном городке никто из «партизан» не бывал, но Катя и так вела уверенно. Хвалила карту, Герман удивлялся — ничем особенным карта не отличалась, обычное затертое издание военного ведомства. Поглазели в бинокль на призрачные рассветные огороды и на крест церквушки. Религиозно образованный Прот сказал, что это старинная церква Параскевы Пятницы, и отряд ускоренно двинулся дальше, торопясь уйти от обитаемых мест.

Опять днем отсиживались в зарослях у обширного болота, в котором растворялась крошечная речушка. Герман бродил с винтовкой у заросшей тропки, присматривал за единственным подходом от дороги. Остальные возились в лагере, иногда до прапорщика долетали приглушенные голоса и плеск. Купаются, что ли? Могли бы выбрать местечко и поудобнее. Там, дальше — мелководье с песочком. Погода действительно солнечная, вполне располагающая к водным процедурам.

Герман неодобрительно посмотрел на свой сапог, — еще одного ливня с грязюкой обувь не переживет. И так пальцы практически торчат. Кого бы пристрелить, переобуться?

В роще выводила свои замысловатые коленца малиновка. Припозднился певун, вон как старается. Да, в Подмосковье такое услышишь редко. Не зря там птицу зарянкой называют. Нет, что бы там справочники ни писали, пение малиновки от трелей дроздов кардинально отличается.

В кустах зашуршало, прапорщик инстинктивно вскинул винтовку.

— То я, — из-за кустов осторожно высунулась Вита.

— Так чего тогда крадешься?

— Катерина Еорьевна сказала, що вы часовой бдительный, обережно треба.

Герман пожал плечами:

— Обычный я часовой. Это что у тебя?

Вита со скрытой гордостью раскрыла ладонь:

— Вот. Сама зловила.

На ладони шевелил хвостиком карасик размером с указательный палец.

— Здорово! — искренне сказал Герман. — Так вы там рыболовством занимаетесь? Ну и есть успехи?

— Средне так. Але на вечир хватит. Катерина Еорьевна казала, как голыми руками рыбу ловить. Извозились вси, зато забавно и юшечка буде.

— Все-то умеет ваша Екатерина Григорьевна, — пробормотал Герман.

— Я теж умею, — со странным упрямым выражением сказала Вита. — Хоч кныши, хоч рыбку фаршировану. Только я на плите звыклась готовити. А здесь у нас даже кастрюли нету. Было бы посуда, я бы вам показала вкусноту. Катерина Еорьевна запитує — все ли тихо? Костер можна разводить?

— Отчего же нельзя? Ни единой души. Только малиновки поют.

— Красиво вильшанки поют, — согласилась Вита. — Вы, Герман Легович, идите. У костра поможете, поразмовляете. А то все «на часах» и все мовчком. Я подежурю.

— Вот еще, — Герман усмехнулся. — Из карася, конечно, форшмак не приготовишь, но рыбу чистить самое девчачье дело. А я разве что хвост от жабр отличать умею.

— Ничего, що там чистить, без вас управятся. Вы просто отдохнете. Нехорошо весь час в одиночку быти. Вы мине винтовку не давайте, она тяжела, как гармата[85]. У меня револь’вер есть. Идьте, идьте, Герман Легович.

Герман посмотрел озадаченно. Уж одиноким он себя определенно не чувствовал. Преступником, беглецом, авантюристом, в конце концов, но уж точно не робинзоном. С Пашкой ежедневно заводили дискуссии, или по поводу политического будущего России, или на иные, более нейтральные, темы. По правде говоря, спорить с юным пролетарием в последнее время не хотелось. И Пашка уже не так слюной брызгал, возводя осанну мировой революции. Больше говорили о Москве, о Великой войне и, как ни странно, о спорте. По поводу спорта, физкультуры и прочего физического развития Пашка был превеликий энтузиаст. Даже странно для столь необразованного мастерового парня.