Читать книгу - "Таня Гроттер и молот Перуна - Дмитрий Емец"

– Вернемся к твоему вопросу, Поклеп, – сказалакадемик. – Я буквально по пальцам могу пересчитать волшебников, способныхна подобную концентрацию магии. К тому же здесь налицо использование древнеговолшебного предмета.

– Неужели снова Та-Которой?.. – с беспокойствомначал Поклеп.

Сарданапал взглянул на него, и завуч осекся.

– Едва ли стоит валить все на мертвую старуху.Насколько мне известно, Чума-дель-Торт давно в Потусторонних Мирах. Еемагические силы почти иссякли, и единственное, что у нее осталось, –ненависть.

– Если не Чума, тогда кто? Кому может понадобитьсяпробивать бреши в нашей магической защите? И зачем? Какой в этом может бытьсмысл? – быстро спросил Поклеп.

Усы Сарданапала осуждающе дрогнули.

– Слишком много вопросов – и слишком мало ответов.Порой мне кажется, я догадываюсь, кто это может быть. Только он, один во всеммире, владел магическим предметом требуемой силы. Но до конца я не уверен, такчто, пожалуй, лучше воздержаться от предположений. Или мне придется совершитьхудшее в мире зло – подозревать невиновного.

– Невиновного? А что, раньше этот кто-то былангелочком? – желчно спросил Поклеп.

– Прежде он не совершал ничего предосудительного ипользовался моим глубочайшим уважением. Правда, потом наши дороги разошлись, новсе равно мне сложно поверить, что он мог измениться… Именно поэтому я даже неназову тебе его имени. Во всяком случае, пока не получу доказательств… – кивнулСарданапал.

Величайший из белых магов забрался на ковер, расправил егообледеневшие складки, произнес полетное заклинание и быстро полетел кТибидохсу. Поклеп долго буравил глазками удалявшуюся спину академика, покаковер не стал крошечной точкой. Лишь тогда завуч отвернулся и негромкопроворчал:

– Старый осел! Он что-то знает, но молчит…

Поклеп запахнулся в плащ, несколько раз повернулся накаблуках и телепортировал. Богатыри и циклопы неохотно потащились к школе поглубокому снегу.

* * *

Вечером в окно к Тане забарабанил разрумянившийся от морозакупидончик. Ежась от холода, Таня толкнула раму. Гробыня еще не спала инемедленно с недобрым любопытством уставилась на Таню. Трепеща крылышками,купидончик сунул Тане конверт с гербом Магфорда и букет роз, похожий назаснеженный веник. Выполнив свою миссию, купидончик принялся клянчить печенье.

– Опять Пупперов отбиваем? – сухо поинтересоваласьГробыня.

– Не опять, а снова, – заявила Таня, расплачиваясьс купидончиком и выпроваживая его.

Пока Таня распечатывала конверт, Гробыня решительнозавладела букетом роз и принялась отряхивать с него снег.

– Не понимаю, Гроттерша, отчего ты все время сидишь безденег? Ты могла бы открыть цветочный магазин. Или пускай уж Пуппер вместо розприсылает тебе дырки от бубликов. Напиши ему: шли, мол, деньги, а цветочки я итуточки куплю. Интересно, он знает, что в твоих карманах, кроме печенья длякупидонов, сроду ничего не было?

– Иногда я об этом подумываю. В смысле оденьгах, – грустно сказала Таня.

Гробыня хихикнула. Она подошла к Пажу и небрежно вставилабукет между ребер скелета. Потом отошла и полюбовалась результатом.

– Жаль, что глупый Пуппер не присылает цветов в горшках.Они бы дольше стояли. К тому же было бы чем в него швыряться. Да и вообще,Гроттерша, признай, что в розах есть что-то пошлое! На мой вкус, уж лучшехризантемы. Мой папашка вечно натаскивал с кладбища хризантем…

Таню это откровение не слишком удивило. Отец Гробыни работалпохоронным агентом и, помимо фамилии, передал дочери специфическое чувствоюмора.

Вскрыв конверт, Таня Гроттер отошла с письмом к окну.

«Таня! Мое письмо есть большой секрет! Я тебя умоляю! Никтоне должен знать, что оно от меня!» – начинал Пуппер.

Не удержавшись, Таня фыркнула.

«Угу… Сразу видно, что письмо секретное. В магфордскомконверте и с букетом роз… Уровень маскировки – двенадцать баллов!» – подумалаона.

«Нам необходимо увидеться. Я должен сообщить тебе нечтоважное, – продолжал Пуппер. – Сейчас я выпью стакан грога, сяду наметлу и буду лететь всю ночь. Надеюсь, я не превращусь в снежный баба (надеюсь,ты оценила ваш русский humor?). В пять утра я буду ждать тебя в священнойрощице. В той рощице, которую ты мне показывала, когда я жил в Тибидохсе.

Твой Гурий».

Внизу письма было пририсовано девять сердечек – четыре наодной строчке и пять на другой. Когда Таня скользнула по ним взглядом, сердечкизабились и принялись прыгать по листу. На верхнем сердечке зажглось «ТАНЯ», ана нижнем «ГУРИЙ».

Таня хмыкнула. Она почему-то без доверия относилась кпестрым открыткам, сердечкам, куклам в кружевах, фарфоровым собачкам,корабликам в бутылочках и прочим подобным сувенирам. Ей была как-то ближеспокойная и сдержанная манера Ваньки и его нечастые, зато не дежурные, как уПуппера, подарки.

Гробыня, наблюдавшая за Таней с кровати, не выдержала муклюбопытства.

– Ну и что Пуппер тебе пишет, сиротка? Жениться-то непередумал? – спросила она.

– А тебе какое дело? – огрызнулась Таня.

– Значит, не передумал, раз ты мне хамишь, –удовлетворенно сказала Склепова. – Воображаю себе женатого Пуппера. Сидиттакой в растянутых спортивных штанах у зудильника, трескает лапшу и смотритматч по драконболу. Типа он все еще такой крутой перец, а у самого уже пивноебрюшко размером с барабан… А сзади Гроттерша, то есть, пардон, Пупперша,нянчится с его примерными английскими чадами. А обе английские тетки и дведюжины магвокатов от умиления истекают слезами и соплями.

Таня раздраженно взглянула на Гробыню.

– Не нарывайся! – сказала она. – Я ведь тожемогу нарисовать тебе твое будущее.

– Ну давай, рискни, – с некоторым беспокойствомразрешила Гробыня.

– Да пожалуйста. Семь раз замужняя мадам Склепофф начетвереньках возвращается с вечеринки, потому что спьяну не сумела дажезабраться на пылесос. А сзади идут телохранители ее последнего супруга ШейхаСпири и заботливо держат над ползущей по лужам мадам зонтики…

Таня давно уже замечала за собой, что, когда ее задевали заживое, ее острый язычок резал как бритва. Вот и сейчас Таня Гроттер сувлечением рисовала широкими мазками неутешительное будущее «мадам Склепофф», вкотором самым безобидным увлечением были мужчины, а самым душевно полезным –выпивка.

Гробыня пожелтела от злости.