Читать книгу - "Вокзал потерянных снов - Чайна Мьевилль"

Когда две группы встречались наконец на каком-нибудь перекрестке туннелей, они сращивали два больших куска кабеля с помощью холодной или горячей или чародейской сварки. После чего кабель крепился к толстым трубам, что протянулись во все концы канализации.

Сделав дело, группа рассеивалась, исчезала. Кое-где бригада рабочих выбиралась на поверхность земли и протягивала кабель по задворкам, по лестницам из отсыревшего кирпича, по крышам, по заполненным народом улицам, где их деятельность казалась совершенно рутинной и никакого интереса к себе не вызывала. Бригада встречала другую бригаду, отрезки кабелей сращивались, прихожане разбредались. Учитывая, что некоторые группы, особенно в подземелье, могут заблудиться и не попасть в места встречи, Совет конструкций разместил по маршруту запасные бригады с бухтами кабеля. Они ждали приказа действовать.

Но все шло по плану. Без проблем не обходилось: незначительные отклонения от маршрута, потерянное время, краткая паника. Но ни одна бригада не заблудилась окончательно, все пришли куда надо. Запасные работники не понадобились.

По всему городу была раскинута огромная сеть.

Матово-черная змеиная кожа лежала в фекальной жиже, на мхах и гнилых бумагах, в жестком кустарнике, на усыпанных строительным мусором пустырях, на тропинках одичалых кошек и на игровых площадках ребятни.

Кабель целеустремленно, как рыба на нерест, продвигался к цели, торил себе дорожку сквозь жаркий город, к высоченному монолиту в центре Нью-Кробюзона. Лишь изредка он незначительно отклонялся от прямого курса, огибая какое-нибудь препятствие.

На западе солнце тонуло за холмами, делая их величаво-зловещими. Но где им тягаться с хаотическим величием вокзала на Затерянной улице. По всей его невероятной громаде мерцали огни, и он, точно дары, принимал освещенные поезда. Штырь боевым копьем пронзал облака, но и он был ничто по сравнению с вокзалом — маленький бетонный придаток к печально знаменитой исполинской постройке.

Кабель, нигде не прерываясь, тянулся к вокзалу, поднимаясь ввысь и падая, повторяя абрис Нью-Кробюзона.

Западная сторона вокзала смотрела на площадь Биль-Сантум. Та была полна народа, повозки и пешеходы постоянно кружили вокруг парковых насаждений в ее центре. Среди этой пышной зелени голосили, зазывая зрителей и клиентов, жонглеры, фокусники и владельцы конюшен. Жизнерадостные граждане будто не замечали монументального сооружения, господствовавшего над местностью. Разве что любовались фасадом, когда на него падали лучи низкого солнца и он превращался в ярчайший калейдоскоп: лепнина и крашеное дерево становились розовыми, кирпичи кроваво-красными, железные балки приобретали роскошный глянец. Улица Биль-Сантум ныряла в высоченную арку, соединявшую основное здание вокзала со Штырем.

Вокзал не был обособлен. Краями он срастался с другими постройками, гряды башенок сходили с его спины в город, теряясь среди обыкновенных домов. Бетонные стенные панели вдруг превращались в уродливые борта каналов. Пять железнодорожных путей протягивались сквозь широкие арки и уходили за крыши; вокзальные кирпичи поддерживали их, образуя тропу над улицами. Сама Затерянная улица представляла собой длинный узкий проход, отходивший перпендикулярно от площади Биль-Сантум и затем, петляя, тянувшийся на восток, к Гидду. Никто не знал, чем она так прославилась, что ее именем назвали вокзал. Булыжная мостовая — дома не слишком запущены, но и не в идеальном состоянии. Возможно, раньше эта улица служила северной границей вокзала, но не выдержала его напора. Сооружение неуклонно расползалось, и его этажи перебрались через узкую улицу, а дальше строение уступами шло под уклон, образуя террасу севернее улицы Биль-Сантум. Отдельные участки Затерянной улицы лежали под открытым небом, в других местах были закрыты длинными навесами; кирпичные арки испещрены горгульями и решетками из дерева и чугуна. Здесь, в тени вокзального подбрюшья, Затерянная улица всегда была освещена газовыми фонарями, оставаясь жилой. Под темным архитектурным небом ютились семьи, жители ходили на работу и обратно, целыми днями не выбираясь из тени.

Сверху часто доносился топот тяжелых сапог. Фасад вокзала и большая часть его крыши находились под наблюдением. Частная охрана, иностранные солдаты и милиция. Кто в мундире, а кто и в штатском для маскировки, стражи патрулировали у фасада и на курганах из шифера и кирпича, защищали банки и магазины, посольства и госучреждения, расположенные на этажах вокзала. Охранники проходили установленными маршрутами, проникали в башни, поднимались и спускались по винтовым железным лестницам, миновали мансардные окна и пересекали садики на плоских крышах, посещали нижние уступы вокзальной кровли, смотрели оттуда вниз, на площадь, на укромные уголки вокзала, на гигантский город. Но дальше к востоку; к тыльной стене вокзала, испещренной сотней торговых проходов и вспомогательных пристроек, режим охраны не был столь жестким и упорядоченным. Здесь громада сооружения была темнее. Когда опускалось солнце, вокзал бросал исполинскую тень на широкую ленту Ворона.

В некотором отдалении от самой большой — центральной — постройки между вокзалами на Затерянной улице и Гидд проходила Правая линия через скопление административных зданий, давным-давно выжженных пожаром. Сооружения от огня не пострадали, но фирма, занимавшая их, обанкротилась. С тех пор помещения пустовали уже доброе десятилетие, ими не брезговали разве что бродяги, нечуткие к стоящему до сих пор запаху гари.

Два с лишним часа мучительно медленного продвижения, и наконец Айзек с Ягареком очутились возле выгорелой раковины, с радостью укрылись внутри. Они уложили Андрея, но связали его по рукам и ногам, вставили кляп, не дожидаясь, пока проснется. Затем заморили червячка принесенной с собой едой и устроились в тишине и темноте ждать. Небо было светлым, но в их укрытии царил сумрак — вокзал отбрасывал густую тень. До заката осталось чуть больше часа.

Разговаривали шепотом. Проснулся Андрей, замычал, бросая на своих мучителей полные ужаса и мольбы взгляды, и Айзек посмотрел на него, но был слишком измотан и расстроен, чтобы испытывать угрызения совести.

В семь часов за дверью со вздувшейся пузырями краской раздался шорох, вполне различимый на фоне обычного шума Ворона. Айзек вынул кремневый пистолет и знаком велел Ягареку помалкивать.

Пришла Дерхан, очень усталая, лицо в пыли и копоти. Затаив дыхание, шагнула через порог и затворила дверь за собой, а затем, бессильно привалившись к ней, выдохнула, и это было похоже на рыдание. Через секунду она оттолкнулась от двери и шагнула вперед, схватила руку Айзека, затем Ягарека. Шепотом они обменялись приветствиями.

— Кажется, за этим домом кто-то наблюдает, — встревожено сообщила Дерхан. — Стоит напротив, под навесом табачной лавки, и на нем зеленый плащ. Лица не разглядела.

Айзек и Ягарек напряглись. Гаруда скользнул к окну и приник птичьим глазом к дырочке в ставне. Изучил видимый отрезок улицы.

— Там никого, — сказал он ровным голосом. Подошла Дерхан, тоже посмотрела в отверстие.

— Может, он и ни при чем, — сказала она, — но этажом-двумя выше я бы себя чувствовала поспокойнее. Если кто сунется, услышим и успеем что-нибудь предпринять.