Читать книгу - "Мост в чужую мечту - Дмитрий Емец"

Рина кинулась к Кавалерии. Ночь – не ночь, какая разница! Конечно, Кавалерия ее поймет, иначе быть не может.

В комнате у Кавалерии она никогда раньше не бывала, но представляла, где это находится. В коридоре было холодно. Низом гуляли вечные сквозняки. ШНыр отапливался неважно. Кузепыч утверждал: дело тут не в батареях, а в плохо положенных плитах, но это мелочи. Через пятьдесят-шестьдесят лет все равно все снесут и перестроят. А пока Кузепыча греет мысль, что его тогда на свете уже не будет и заморачиваться придется другому.

Вот и комната Кавалерии. Рина постучала. Никакого ответа. Она постучала решительнее, и дверь вдруг подалась. На всякий случай окликнув: «Доброе утро! Это я!» – Рина вошла. Узкая, маленькая комнатка была пуста. Ничего лишнего. Небольшой шкаф. Кровать тщательно заправлена: ни одной складки на покрывале. По центру стола – банка из-под оливок, полная карандашей. Тут же рядом и железная коробка с пастелью. Бумаги, правда, не видно.

«Неужели она рисует?» – подумала Рина.

Единственной вещью, не имевшей отношения к ШНыру, была черно-белая фотография в рамке. Мужчина держал на плечах мальчика и улыбался. Хорошо улыбался: и губами, и глазами, и морщинками у глаз. Мальчик таращился и был серьезен.

Ни к чему не притрагиваясь, Рина осторожно подалась назад, вышла из комнаты и притворила за собой дверь.

На улице было морозно. Снеговик, вылепленный с вечера Рузей, стоял перед окнами у Насты. В его правой руке-ветке тоскливо обвисал лопнувший шар. Скорее всего, простреленный из шнеппера той же Настой. Рядом притулился продавленный стул. На деревянной спинке кто-то издевательски написал помадой:

Вчера на этом самом месте Рузя толстенький сидел

И неподвижно, страстно, нежно на Насточку свою глядел.

Рина пошла искать Кавалерию по большому кругу, через площадку у ворот. После недавнего снегопада серые пятна на бортах микроавтобуса проступили совсем отчетливо. К грязи Кузепыч относился философски: утверждал, что зимой мыть машину опаснее, чем не мыть. У него целая теория существовала, что старая грязь охраняет от новой, служа защитным слоем.

Кавалерию Рина нашла в пегасне. Ветер качал вставленный в кольцо керосиновый фонарь, которым иногда по старой памяти еще пользовались. Кавалерия седлала Цезаря для нырка. В соседнем проходе Кузепыч, не то вставший рано, не то вообще не ложившийся, ремонтировал раздвижную дверь в денник Митридата. Дверь была новая, но у нее уже сформировалась нехорошая привычка падать наружу.

Рина подбежала к Кавалерии и, стараясь быть подробной, рассказала о лошадях, которых сдадут на мясо.

– Ноут у меня в ШНыре! Я сейчас! – Рина повернулась, готовая мчаться за телефоном зоотехника. Она была убеждена, что Кавалерия будет звонить прямо сейчас, не дожидаясь рассвета.

– Тпрру! – окликнула ее Кавалерия.

Рина остановилась.

– Мне не нужен телефон.

– А когда? – не понимая, спросила Рина. – Утром? После нырка?

Кавалерия перестала разбирать на ладони ремни уздечки. По тому, как она опустила руку, Рина поняла, что разговор предстоит неприятный.

– Просто для полной ясности. Мы не можем взять этих лошадей в ШНыр. Даже если найдем деньги, чтобы выкупить, – не можем, – осторожно подбирая слова, сказала Кавалерия.

– Почему?

– Причин несколько. Первая: нам негде их поставить.

– У нас десять свободных денников! Ну девять! – навскидку брякнула Рина.

– Они для жеребят, которые родятся. Или для тех пегов, которых выращивают на нашей базе на Дону!

– Но можно же что-то построить! Хотя бы наспех! До весны, а там будет проще.

– Сорок две лошади, – задумчиво повторила Кавалерия. – Сорок две. Нам не потянуть. Мы не должны распыляться. Наша задача – нырять и готовить смену тем ныряльщикам, которые придут на смену погибшим. ШНыр существует, пока кто-то ныряет и достает закладки. Иначе все утратит смысл. Проход на двушку закроется, а наш мир сольется с болотом.

Рина задохнулась. Она не верила, что слышит это от Кавалерии, которая всегда служила ей примером. С нее она лепила себя. Теперь же все рушилось.

– И одного жеребенка нельзя? Годовичка?

Кавалерия медлила отвечать, внимательно глядя на нее. В глазах у нее дрожало нечто неопределимое.

– Потому что у него крыльев нет, да? Потому что он не летающий? Потому что проще найти уважительную причину, чем что-то сделать? Да? Скажите «да»! Тогда я сама скажу: да-да-да!

Рина врезалась плечом в загудевшие ворота и вырвалась из пегасни. За спиной обрушился ее мир.

Кавалерия стояла, слушая гул вибрирующих ворот. Затем рывком вскинула тяжелое седло на спину нетерпеливо переступавшего Цезаря и затянула подпруги.

– Кузепыч, скажи мне что-нибудь гадкое! Или лучше сделай! – попросила она.

Завхоз, он же «герр комендант», моргнул белесыми ресницами. За все годы, что он провел в ШНыре, это была самая странная просьба, которую он выслушивал от начальства.

– Зачем?

– Для отрезвления… Если я увижу эти сорок лошадей – я их возьму. И всех больных собак, которых натаскает Наста, и сдыхающего осла из Теплого Стана, с которым фотографируют детей у метро. Но во что тогда превратится ШНыр?

– Колька бы понял. А она – нет. Зеленая еще… – отозвался Кузепыч.

Кавалерия всхлипнула. Это был странный, незнакомый, совсем не ожидаемый от нее звук.

– Когда он ушел, я полгода спала с его свитером. Обниму его и лежу с ним, как медвежонок со шкурой матери…

Кузепыч плоскогубцами почесал нос. На носу осталась черная полоса смазки.

– Ну это… хм… того… что я, не помню, что ли, как ты убивалась! – смущенно пробасил он. – Напрасно ты не сказала ей, что мы все равно пристроили бы лошадей. Пусть не к нам, пусть куда-то. Не бросили бы, грустный пень! Мало ли бывших шныров, сохранивших любовь к коням. А есть у них крылья, нету – это уж дело четвертое.

Кавалерия упрямо дернула головой.

– Я думала: сама догадается, что не бросим. Но мне хотелось ее охладить: не переношу всю эту самонакрутку в духе оскорбленного благородства… А потом рассердилась, как кричать начала! Если человеку хочется быть обиженным на весь мир, он обычно других не слушает… Ладно, счастливо, Кузепыч! Пора мне!.. И не надо больше никаких слов, а то в болоте застряну.

Кузепыч понимающе кивнул. Он смотрел, как Кавалерия готовится к нырку. Поверх шныровской куртки она натянула светлый овечий тулуп и из худенькой женщины превратилась в плотную кубышку. Из-под поднятого ворота торчали белый нос и два островка щек.

Цезарь тревожно покосился на непонятное существо, но запах тулупа был ему знаком – и он успокоился. Кавалерия вывела его из пегасни. Было слышно, как копыта проскальзывают по луже, превратившейся в каток. Проехав на Цезаре несколько кругов и немного прогрев его, Кавалерия решительно подняла коня на крыло.