Читать книгу - "Обрученные - Элли Каунди"

— Мы приготовили для тебя подарки, — говорит Брэм дедушке. — Можно вручить их тебе сейчас?

— Брэм, — говорит папа укоризненно. — Может быть, дедушка захочет сначала, перед приходом гостей, просмотреть микрокарту.

— Да, я хочу этого, — замечает дедушка. — Хочу, чтобы моя жизнь прошла у меня перед глазами. И я хочу есть.

— А что ты выбрал? — жадно спрашивает Брэм. И дедушке, и его гостям подают одни и те же блюда, но существует нерушимое правило: все мы едим со своих подносов, а он ест только то, что лежит на его тарелке. Делиться едой нельзя.

— Все десерты, — говорит дед с усмешкой, — торты, пудинг, печенье. И что-то еще. Но прежде, Брэм, покажи мне свой подарок.

Брэм сияет:

— Закрой глаза.

Дед повинуется и протягивает руку. Брэм осторожно кладет камень на его ладонь. Несколько темных кусочков земли падают на одеяло. Мама делает движение, чтобы стряхнуть их, но в последнюю секунду убирает руку и улыбается — дед не считает землю грязью.

— Камень, — говорит дедушка, открывая глаза и улыбаясь Брэму. — Мне кажется, я знаю, где ты его нашел. Дедушка ощупывает камень. — Кто следующий? — спрашивает он почти весело.

— Я хотел бы отдать свой подарок позднее, когда мы будем прощаться, — спокойно говорит отец.

— Тогда у меня будет слишком мало времени, чтобы порадоваться ему, — поддразнивает его дедушка.

Внезапно вспоминаю про свое письмо — не хочу, чтобы он читал его вслух, — и говорю:

— Я тоже потом.

Раздается стук в дверь. Это кто-то из дедушкиных друзей. Через минуту они все соберутся здесь, и тогда появится персонал с любимыми дедушкиными десертами — его последней едой, — а потом с подносами, уставленными закусками, для его гостей.

Дед приподнимает салфетку со своей тарелки, и божественный запах запеченных фруктов наполняет комнату.

— Я вспомнил, что тебе тоже нравится пай, — произносит дедушка, глядя на меня. Он имеет в виду мое вчерашнее посещение. Я улыбаюсь ему. По его знаку я поднимаю салфетки с подносов для гостей, и мы все принимаемся за еду. Сначала я кладу кушанье всем на тарелки, потом беру и себе кусок слоеного пая: теплый, душистый, с множеством фруктов. Подношу вилку ко рту.

Неужели смерть всегда такая вкусная?

Гости кладут вилки, вздыхают с выражением чувства полного насыщения и вступают в беседу с дедушкой, который теперь лежит, откинувшись на гору мягких белых подушек. А Брэм продолжает есть, запихивая в рот по куску от всех кушаний, лежащих на подносах. Дедушка, изумленно улыбаясь, следит за ним с другого конца комнаты.

— Как вкусно! — говорит Брэм, озираясь, со ртом, полным пая, и дедушка уже открыто смеется таким добрым смехом, что я тоже улыбаюсь и опускаю руку. Я собиралась одернуть Брэма и сказать, чтобы он прекратил объедаться. Но если дедушка не делает ему замечания, то и я не буду.

Отец не ест ничего. Он кладет кусок пая на круглую белую тарелку и держит ее в руках, не замечая, как сок стекает на фарфор. Маленькая капля падает с тарелки на пол в тот момент, когда отец встает, чтобы попрощаться с гостями после просмотра дедушкиной микрокарты.

— Спасибо, что вы пришли, — говорит папа, а мама наклоняется, чтобы стереть с пола салфеткой каплю сока. Кто-нибудь снова поселится здесь после дедушкиного ухода, и ему будет неприятно видеть следы дедушкиного Прощального банкета. Но мама заботится о чистоте не для этого, как я понимаю. Просто она хочет избавить отца от малейшего беспокойства.

Когда за последним гостем закрывается дверь, мама берет тарелку из рук отца.

— Теперь время для семьи, — говорит она, и дедушка кивает.

— Слава богу, — говорит он. — Я хочу кое-что сказать каждому из вас.

Пока, за исключением одного момента, когда он заговорил о том, что будет дальше, дедушка вел себя как обычно. Я слышала, что некоторые старые люди в конце жизни поражают окружающих, не умея умереть достойно. Они плачут, кричат и бьются как сумасшедшие. Такое поведение производит тяжелое впечатление на их семьи. Ведь они ничего не могут сделать. Таков порядок вещей.

По негласному соглашению, мама, Брэм и я выходим на кухню, оставив отца беседовать с дедушкой наедине. У Брэма после обильной еды слипаются глаза. Он кладет голову на стол и тут же засыпает, слегка посапывая во сне. Мама гладит его каштановые вьющиеся волосы, и мне представляется, что он видит во сне разные десерты, еще больше, полные тарелки. Я чувствую, что мои веки тоже тяжелеют, но не хочу пропустить ни одной минуты последнего дедушкиного дня.

После отца к дедушке входит Брэм, потом с ним идет поговорить мама. Она принесла ему в подарок лист с его любимого дерева в питомнике. Она сорвала его вчера, поэтому края успели слегка загнуться и потемнеть, но середина по-прежнему ярко-зеленая. Она успела рассказать мне, пока Брэм спал, что дедушка просил устроить его Прощальный банкет в питомнике, на свежем воздухе, под голубым небом. Естественно, что его просьба была отклонена.

Наконец приходит моя очередь. Входя к дедушке, замечаю, что окна открыты. На улице совсем не прохладно, и ветерок несет в комнату жару. Однако скоро вечер, и станет холоднее.

— Мне хотелось ощутить движение воздуха, — объясняет дедушка, когда я усаживаюсь в кресло у его кровати.

Протягиваю ему подарок. Он благодарит и читает мое письмо.

— Хорошие слова, — говорит он. — Добрые чувства.

Я польщена, но чувствую, что он скажет что-то еще.

— Но ведь это не твои слова, Кассия, — говорит дед мягко.

Слезы застилают глаза; я смотрю вниз, на свои руки. Они, эти руки, не умеют писать. Почти все в нашем Обществе могут только пользоваться чужими словами, а писать не умеет никто. И чужие слова разочаровали дедушку. Лучше бы я принесла камень, как Брэм. Или вообще ничего. Лучше было прийти с пустыми руками, чем разочаровать его.

— У тебя есть твои собственные слова, Кассия, — говорит дедушка. — Я слышал некоторые из них, и они прекрасны. Ты уже сделала мне подарок, навещая меня чаще других. И мне все равно дорого это письмо, потому что оно от тебя. Я не хочу ранить твои чувства. Я только хочу, чтобы ты верила своим собственным словам. Ты понимаешь?

Я поднимаю глаза, встречаю его взгляд и киваю, потому что он хочет от меня понимания, и я могу принести ему этот дар, даже если не нашла единственно нужных слов в письме. А потом, вспомнив о том дне, когда из окна поезда видела «снег» в июне, я вынимаю из кармана платья маленькое семечко в венке из хлопковой ваты и протягиваю его дедушке.

— О! — произносит он, поднося руку к лицу, чтобы лучше рассмотреть семечко. — Спасибо, дорогая. Посмотри, это последнее облачко счастья.

Теперь я думаю: не означает ли эта реплика начало ухода дедушки. Что он имеет в виду? Смотрю на дверь. Не позвать ли родителей?

— Я старый лицемер, — говорит вдруг дедушка, и в глазах его снова появляется озорной блеск. — То учил тебя находить собственные слова, а теперь хочу попросить позаботиться о чужих. Дай взглянуть на твой медальон.