Читать книгу - "Султан Луны и Звезд - Том Арден"

Разум отступил перед волной боли. Боб лежал и думал о звездах, о барханах, о темноте. Казалось, темное полотнище ночи, вращаясь под разбухшей луной, обволакивает его.

Створки крыши кибитки были открыты. Раджал пошевелился и проснулся. Он увидел над собой черное ночное небо.

Глядя на звезды и луну, он на какой-то миг представил себе, что лежит на песке, а не в тесной кибитке. Ему очень хотелось, чтобы это так и было, однако иллюзия быстро развеялась и Раджал снова ощутил, что лежит на подушках. Поблескивали украшения на стенках фургона, пахло благовониями, бархатом и шелком. Внутри кибитка была обустроена с роскошью, но как же Раджал ненавидел эту роскошь! Он услышал ровное дыхание. Потом — шелест и вздох.

— Ката? — прошептал Раджал.

— Никак не могу уснуть.

— Я тоже.

— Будь она проклята, эта кибитка!

— Да, когда едем, все-таки полегче.

— Наверное, скоро утро. Точно.

— Хм.

Последовала пауза. Раджал и Ката лежали и смотрели друг на друга в звездном полумраке.

— Наверное, теперь уже недалеко, да?

— До Священного Города? Откуда мне знать?

— Ну... Ты могла бы у отца спросить.

— Радж, пожалуйста. Не называй этого типа моим отцом — даже в шутку. Думаешь, для меня большая радость ходить к нему в гости, да?

— Ну, ты хотя бы вечерами отсюда выбираешься.

— Лучше бы, наоборот, я никуда не выбиралась! Что угодно, лишь бы только не слышать без конца: «Мерцалочка то, Мерцалочка се...» Не говоря уже о его противных ласках. Уж казалось, мог бы привыкнуть к мысли о том, что теперь я — из плоти и крови. Говорю тебе: всякий раз одно и то же, стоит только прийти в его фургон. Свадьба, свадьба, свадьба — больше он ни о чем разговаривать не желает. Сначала выражает восторги, потом начинает говорить о своих страхах. Потом принимается сокрушаться о прошлом. Ой, сколько я уже наслушалась про этого злосчастного джинна! А потом он заливается слезами и бросается ко мне на грудь. — Ката вздохнула. — Поначалу мне это было противно. А сейчас просто невероятно скучно.

— Ну ладно, считай, ты меня убедила. Здесь тебе лучше.

— И потом, не забывай: там еще визирь есть. Этот не скучный. Он страшный.

— Ви... визирь? — вымолвил Раджал.

— Хм. Знаешь, может быть, все дело во мне, но мне кажется, что он с меня буквально глаз не сводит и смотрит так... странно. Будто видит меня насквозь, честное слово. Калиф меня обнимет, а я отведу глаза и вижу: визирь на меня таращится.

Снова последовала пауза. Затем Раджал негромко проговорил:

— Я и сам стараюсь его сторониться. Визиря, в смысле. Это ведь он приказал, чтобы меня... ну, ты знаешь, о чем я говорю. Если ты не хочешь, чтобы он разгадал твой маскарад, я этого тоже не хочу. А у меня он не такой надежный, как у тебя.

— Что сказать? Порой я гадаю, насколько надежно мое теперешнее обличье.

— Ката, это глупо. Несколько раз что-то такое было заметно, но... волшебство никогда не бывает совершенно, правда?

— О? И кто же тебе так сказал?

— Великая Мать вроде бы. А может быть, Мила.

Раджал шмыгнул носом и умолк.

Ката повернула голову, посмотрела на Амеду, которая сладко спала, свернувшись на полу, словно собака.

— Не понимаю, как она может так крепко спать.

— Она счастлива. Разве ты не замечаешь, что рядом с тобой она счастлива?

— Не начинай! Прошу тебя, не надо! Как я хочу снова стать прежней!

— Если на то пошло, — заметил Раджал, — то я тоже.

— Не знаю... По-моему, тебе твой наряд к лицу.

— И ты говоришь «не начинай»? Это ты не начинай!

Они с трудом сдерживали смех. Ката посмотрела вверх и прошептала:

— Нет сил здесь торчать. Скоро рассвет. Давай прогуляемся.

Раджал проворчал:

— Ты же помнишь, что вышло в прошлый раз. Крышу на три дня на засов заперли. Я думал, что употею до смерти!

— Неплохо было тебе и попотеть, между прочим. А то ты начал толстеть.

— Толстеть? — с притворным возмущением переспросил Раджал. — Может, Амеду разбудить?

— О нет, только не это! Уж лучше я хоть немного отдохну от ее влюбленных взглядов!

— Она ничего не может с собой поделать, — сказал Раджал. — Ну, ты представь: если бы я выглядел, как Джем. Ты, поди, тоже смотрела бы на меня влюбленными глазами, а?

— Понимаю. Но только будить ее все-таки не надо, ладно?

Поддельная принцесса осторожно взобралась на резной столик, стоявший посередине кибитки. С ловкостью тигрицы она подтянулась и выбралась на крышу. Снизу, из-под днища кибитки доносился негромкий храп спящего часового. Пожалуй, не стоило устраивать переодевание стражников. Их строгая дисциплина уже порядком хромала. С улыбкой Ката протянула руку и помогла Раджалу выбраться наверх.

— Если нас в этот раз поймают, — прошипел Раджал, — нам больше не поверят.

— Ну и что? Мы ведь уже почти у цели, верно?

— Ты про Священный Город? Ты же говорила, что не знаешь, далеко ли до него!

Ката прижала палец к губам. Низко пригнувшись, она прошла по крыше кибитки, ловко, бесшумно перепрыгнула на соседнюю. Раджал боязливо и неохотно последовал за девушкой. Царила ночная прохлада, которая с рассветом должна была быстро пойти на убыль.

Они спрыгнули на песок и устремились к барханам.

Сколько же времени прошло?

Боб вздрогнул и очнулся. Казалось, было позже, намного позже, хотя, вполне возможно, после того, как он впал в забытье, прошли считанные мгновения. Его замутило. Сердце билось медленно и громко. Боб уставился на луну, поежился, свернулся клубком.

А потом он услышал голоса.

— Так ты ощущаешь, что она где-то здесь?

— Она близко, близко. Верь мне, уабин, и не сомневайся во мне. Ночь еще не закончится, когда ты получишь свою невесту. У меня нет кристалла, который заключает в себе мое могущество, и без него я не так силен в этом мире смертных. Но найти девушку, которая источает волшебство, — разве это мне не под силу?

— Хо! А я слыхал, что ты давно разыскиваешь как раз такую девушку!

— Глупец! Как ты смеешь говорить о том, в чем ничего не понимаешь!

— Я? Я не понимаю в том, как мужчина желает женщину? А я так думаю, что в этом даже очень хорошо понимаю.

— Молчи, говорят тебе! Разве ты не знаешь, что я — не человек, что я лишь являюсь в обличье человека? Так пойми же, что и та, которую я разыскиваю, — не просто женщина в том грубом и чувственном смысле, который ты вкладываешь в это слово.