Читать книгу - "Разящий клинок - Майлз Кэмерон"

Ота Кван дал волю гневу. Он почувствовал себя выше, сильнее – и действительно стал таким. Воздев посох Шипа, он направил его на стену.

Вдали послышался рев. Земля задрожала.

Дюжина рхуков заковыляла вперед.

У защитников стены были луки и копья; рхукам пришлось туго. Четверо умерли сразу.

Но великана убить нелегко. Те, что выстояли под ураганным обстрелом, голыми руками снесли палисад и вошли в поселок. Они предались буйству, круша все вокруг, ровняя дома с землей и убивая всех подряд: овец, лошадей, детей.

Сопровождаемый пятьюдесятью воинами, Ота Кван последовал за ними в пролом. Он указал во все стороны и велел командирам зачистить стены.

– А потом? – спросил один из молодых абенаков.

– Потом перебейте всех, – сказал Ота Кван.

Пришедшие из-за Стены так не поступали. Но воины были молоды и успели многое перенять у Кевина Орли.

Через десять часов в погребе обнаружили последнюю безутешную мать, ребенка у нее вырвали и убили. Ее саму изнасиловали и обезглавили. Юные воины были с ног до головы в крови; одних тошнило от содеянного, другие пришли в необычное возбуждение. Абенакам и сэссагам изнасилование было в новинку – пришедшие из-за Стены, когда воевали, имели обыкновение забирать женщин на родину, удочерять их, жениться на них. В противном случае матроны карали воинов.

Вот только у Шипа не было матрон.

А сам он был здесь. Шип прибыл, переодетый в Знатока Языков.

– То, что вы совершили, сделано для меня и вашего народа, – молвил он. Затем подошел и грациозно преклонил колени у трупа женщины, погибшей последней. – Согласитесь, ужасно? Она была личностью, а вы превратили ее в вещь. – Он встал. И улыбнулся. – Слушайте, мои воины! Мы делаем это ради спасения остальных. После Непан’ха ни один город не окажет мне сопротивления. Это спасет много жизней, включая ваши. Но не только – еще и других женщин, других младенцев.

Он проследовал через каменные завалы и горящие шкуры ко входу, где лежал труп Прыгучей Форели, так и сжимавшей в руках здоровенный топор.

– Она поступила глупо, когда оскорбила Ота Квана, и глупо вдвойне, когда не покорилась, и в гибели всех этих людей повинна она, а не вы. Принимая командование, вождь берет на себя и вину. Вина, которую вы испытываете, лежит на этой толстухе. Так помочитесь на нее – излейте на нее свои соки и избавьтесь от того, что ей причитается. – Он блаженно улыбнулся. – Вы, пришедшие из-за Стены, много лет почитали трупы ваших врагов. Довольно! Позорьте их как предателей и глупцов! Мы следуем Путем с большой буквы. Хватит миндальничать! Ожесточитесь. Доверьтесь мне в этом!

Знаток поступил по его слову – помедлил и окатил труп длинной струей; толстуха как будто слегка подтаяла, а воины вдруг обступили ее толпой, чтобы сделать то же, а сделав – обнаружили, что бесстыдство затуманилось в памяти.

Знаток Языков улыбнулся. «До чего же просто пользоваться людьми, – подумал он. – Я превращу их в животных, и тогда они приживутся в землях Диких».

Он раскрутил свой огромный плащ из волчьих шкур и пропал.

Воины же возликовали, а рхуки взревели.

Кевин Орли был бы рад удовлетвориться. Но он невольно спросил себя, почему колдун не задержался исцелить его раненых. И его личное воспоминание о взятии селения осталось нетронутым.

Шип покинул своих людей, слегка содрогнувшись от отвращения, как врач, закрывающий склянку с пиявками, и вернулся через эфир в место силы.

Затем он день прикидывал и наблюдал. Первый из его особенных мотыльков собрался вылупиться, и в нужный момент его следовало поймать, чтобы закончить формирование его мощи. Или так он себе внушал, тогда как другая часть его могучего и хитромудрого рассудка признавала, что ему просто хотелось присутствовать при рождении своего творения.

Он наблюдал за Гауз и графом. Смотрел, как она танцует обнаженной, расходуя энергию, как воду. Видел ее ворожбу и был и раздосадован, и потрясен, и преображен. Он выслал новых мотыльков, а потом еще – пусть наблюдают за ней во всех ракурсах и во всех жизненных проявлениях.

Иногда он слышал, как она произносит его имя. Она уже будто взывала к нему за лиги, которые их разделяли.

Он увидел, как она разоблачила ведьму, и застонал от наслаждения.

На свой земной лад она оказалась гораздо сложнее, чем ему мнилось, и намного могущественнее; издав смешок, он усилил свою оборону.

Он пекся о своих укреплениях на случай физического нападения на ее мужа.

Посредством мотыльков и прочих тварей он прозревал и другое, но их донесений было мало для цельной картины. Его создания, обитавшие в Харндоне, пересылали ему обрывки, которых он не понимал: океан озлобленных лиц в озаренной пламенем тьме; королева, орущая на молодую женщину. Королева плачущая. Королева, читающая древний пергамент.

А все его другие порождения, населявшие подземные коридоры старого дворца, были мертвы. Он потерял всех мотыльков, всех крыс – всю живность, которую создал или призвал, соблазнил или подкупил, чтобы давала ему возможность читать свои – или Гармодия – записи.

Укрывшись на острове, он начал переделывать других существ – барсуков, например, превращая их в подземных лазутчиков, но в нужный момент у него ничего не оказывалось, и это его безмерно огорчало. Даже кошки, которых он использовал для поддержания чар, сковывающих Гармодия, были потеряны – ловили мышей и шастали по замковым коридорам, закрыв от него свои животные мозги.

Сами по себе, вне контекста, мотыльки были бесполезны, и он проклял время, потраченное на то, чтобы переместить их в далекую даль, и силы, которые пришлось израсходовать на слежение за ними. Мотыльки добирались до цели порой пару месяцев – и в несколько поколений.

Его попытка подселить мотыльков к Красному Рыцарю провалилась, а все насекомые, которых он отправил на запад следить за ближайшим соседом – знаменитым Тапио, весной не пожелавшим вступить с ним в союз, – погибли.

Шип стоял, размышляя в неподвижном, высокомерном негодовании. Если Тапио убил его посланцев, то это значит, что наглый ирк будет и дальше держаться особняком, а то и хуже. «Почему Дикие не объединятся? – спросил он себя. – Потому что каждая особь стремится лишь к личному благу». Шип сидел в темноте, глядя на гусеничный кокон длиной с человеческую руку, который был встроен в труп мужчины. Он кивнул своим мыслям. «Я силой объединю и спасу земли Диких. Если Диким не видно пользы от моей идеи, я вобью ее в их тупые, замшелые, эгоистичные глотки».

Незвано-непрошено явился образ Красного Рыцаря, стоящего перед ним в Лиссен Карак и отбирающего власть над его боглинами.

«Ты просто безродный выскочка, корчащий из себя особу голубых кровей».

Он попытался сфокусировать ярость, как поступал с энергией, совершая обряды. Отец был торговцем – что с того? «Я стану Богом, – подумал он, обращаясь к далекому образу. – А ты – ничем».