Читать книгу - "Буря Жнеца. Том 2 - Стивен Эриксон"

Как тебе сидится, дорогой правитель? Зад закоченел, сам проваливаешься, и все вокруг растекается лужей? А теперь расскажи мне о своих грандиозных замыслах.

Само собой, разваливался здесь не только трон. Зеленая засохшая кожа на лбу яггута отслаивалась, обнажая грязно-желтую кость. В полумраке казалось, будто она светится. Из-под истлевшей кожи плеч проглядывали гладкие ключицы. Сверкали и костяшки на обеих руках, что покоились на разъехавшихся в стороны подлокотниках.

Вал всмотрелся в лицо. Клыки цвета потемневшего серебра, вместо носа – пустота, на месте глаз – черные провалы глазниц. Я думал, что они не умирают насовсем и что их нужно непременно заваливать грудой камней. Или рубить на части и на каждую ставить по валуну.

Даже не предполагал, что они могут умереть вот так.

Он встряхнул головой и устремился вслед за Эмрот.

Они могли продолжать поход и ночью. В конце концов, костер, еда, сон – это все заботы живых.

– Эмрот! – окликнул Вал.

Она со скрипом повернула голову.

– Так то чудовище… оно ведь мертво, так?

– Да. Дух отошел.

– То есть?.. Взял и отошел?

– Да.

– А такое вообще бывает?

– Престол Льда умирал. Умирает до сих пор, призрак. Подданных не осталось, новых не появилось. По-твоему, он должен был сидеть там до скончания веков? – спросила Эмрот и, не дожидаясь ответа, сразу продолжила: – Я не бывала здесь раньше, Вал-«мостожог». Иначе я бы его узнала.

– Узнала кого?

– Я никогда раньше не видела истинного Престола Льда, в самом сердце Обители. В самом сердце мира яггутов.

Истинный Престол Льда? Вал оглянулся.

– А… кто им был, Эмрот?

Она не ответила.

Впрочем, спустя какое-то время он понял. Оказалось, он всегда это знал.

Вал пнул разбитый горшок, тот упал, покатился и замер где-то внизу. Царь на тающем троне вдохнул, выдохнул… и испустил дух. Все. Вот так просто. Когда остаешься один, твой последний дух становится знаком погибели.

И он летит по ветру.

По всем ветрам.

– В Малазе жил ученый – жалкий старый чудак по имени Обо. Утверждал, что якобы наблюдал гибель звезды. Когда же астрономы сравнили свои записи с небосводом, выяснилось, что одного огонька и правда не хватает.

– Звезды уже не те, какие были при моей жизни, призрак.

– Погасли?

– Некоторые – да.

– Погасли – то есть… погибли?

– Заклинатели костей так и не пришли к единому мнению. Разные наблюдения приводили к разным выводам. Звезды удаляются – уходят – от нас, Вал-«мостожог». Возможно, когда они уходят слишком далеко, мы перестаем их видеть.

– Звезда, за которой наблюдал Обо, была довольно яркая. Если бы она удалялась, то гасла бы постепенно, а не вот так сразу.

– Возможно, верно и то и другое. Звезды могут погибнуть. А могут и уйти.

– А тот яггут – он погиб или ушел?

– Твой вопрос не имеет смысла.

Вот как? Вал хрипло расхохотался.

– Вранье не твой конек, Эмрот.

– Нет в мире совершенства.

Свод над их головами с привычным тихим звоном заливался красками, вокруг дул ветер, трепал ткани и меха, завывал в крошечных отверстиях и расщелинах. Призрак с т’лан имассом продолжали свой путь через плато, а под ногами у них хрустел лед.

Онрак опустился на колени у ручья, окунул руки в ледяную воду, потом вынул и наблюдал, как с ладоней стекают прозрачные струйки. Темно-карие глаза смотрели удивленно, как и в момент преображения, когда к нему чудесным образом снова вернулась жизнь.

Если бы у того, кто наблюдал процесс перерождения и невинную радость воина-дикаря, который просуществовал мертвецом сотню тысяч лет, ничего не шевельнулось в груди, значит, у него нет сердца. Для Онрака каждый камешек был драгоценностью; он проводил мозолистыми пальцами по мху и лишайнику, целовал сброшенные оленьи рога, чтобы почувствовать их вкус и вдохнуть запах жженых волос. Однажды, пройдя через колючие заросли каких-то северных роз, он замер и с удивленными возгласами разглядывал алые царапины на ногах.

В который раз Трулл Сэнгар поразился, насколько имасс не похож ни на какие его представления об этом народе. Волос на теле практически нет, если не считать густо-коричневой, почти черной гривы, ниспадающей ниже широких плеч. За несколько дней, что троица провела в этом странном мире, вдоль подбородка и над верхней губой начала появляться щетина, черная, как у кабана, причем щеки и шея оставались гладкими. Лицо широкое и плоское, на нем отчетливо выделяется приплюснутый нос с выдающейся переносицей, словно костяшка между широко посаженными, утопленными глазами. Массивные надбровные дуги кажутся еще мощнее из-за редких бровей.

Ростом Онрак не отличался, но все равно казался великаном. Мощные кости покрыты бугристыми мускулами, широкие ладони венчают пальцы-обрубки. Руки длинные, а ноги, напротив, короткие и кривые, с широко выдающимися в стороны коленями. При этом двигался Онрак легко и незаметно, как лань, постоянно оглядываясь по сторонам и нюхая запахи, разносимые ветром. Но стоило имассу проголодаться (аппетит у него был знатный), как лань превращалась в грозного, целеустремленного хищника, наблюдать за которым было довольно страшно.

Этот мир принадлежал ему – во всех смыслах. Лес на юге плавно переходил в тундру, время от времени поднимаясь к огромным ледникам, окружавшим долину. В лесу вразнобой росли хвойные и лиственные деревья. Под ногами то разверзались овраги, то вздымались сыпучие скалы, то били прозрачные ключи, то булькала топь. Кроны деревьев кишели птицами, и их непрерывный гомон почти заглушал все прочие звуки.

По границе были протоптаны тропинки. Олени в поисках пастбищ перебирались то в лес, то в тундру. У ледников, на голых плато, жили звери, похожие на козлов. При появлении двуногих чужаков они запрыгивали на уступы и подозрительно смотрели оттуда.

Всю первую неделю их блужданий Онрак то и дело пропадал в лесу, и каждый раз возвращался с обновкой: заточенное древко, которое он потом закалил на костре, стебли и лианы, из которых он плел силки и сети. Закрепив их на копье, он с поразительной ловкостью ловил птиц на лету.

Онрак свежевал зверьков, попавшихся в расставленные на ночь ловушки. Из заячьих желудков и кишок выходили поплавки для неводов, которыми он вылавливал в речушках хариусов и осетров. Рыбьи скелеты послужили иголками, с помощью которых он сшил себе сумку из шкур. В нее Онрак собирал угольки, древесный сок, лишайники, мхи, клубни, перья, жир и всякую всячину.

Преобразился он и внутренне. Череп, обтянутый сухой кожей, стал лицом, на котором отражалось все богатство эмоций. Изменился и голос, прежде ровный и безжизненный. Трулл будто заново открывал для себя друга.