Читать книгу - "Найти и обезглавить! Том 1 - Роман Глушков"

– Давай скорее уйдем отсюда! – взмолился я. – Отец… Отец велел мне бежать из дворца, но я не успел!

– Бежать? – Пивной Бочонок икнул и поморщился. – Устами молокососа глаголет истина! Бежать я редко отказывался, пусть даже за бегство мне никогда ничего не платили. Скажу так: хорошее бегство, оно завсегда лучше дерьмовой смерти, ибо… Хотя позвольте! А что это у нас тут поблескивает? Ну-ка, ну-ка… Ух ты, какой длинный и жирный червяк!

Внимание монаха привлекла та самая злосчастная цепь, которая этой ночью меняла хозяев, словно лобковая вошь – участников групповой оргии. Наклонившись, ван Бьер вынул этот знак принадлежности к Торговому совету из руки мертвеца, потом взял цепь двумя пальцами за конец и, прищурив глаз, оценил ее с видом человека, знающего толк в драгоценностях. Коим он мог и правда являться, учитывая, сколько разграбленных городов было у него на счету.

Я смотрел на Баррелия жалобно умоляющими глазами и не знал, что ему сказать. А он, перехватив мой взор, вдруг нахмурился, поцокал языком, а затем собрал цепь в пригоршню и с немного смущенным видом протянул ее мне:

– Вот, держи!

– Зачем она мне? – удивился я.

– А разве она принадлежала не твоему отцу?

– Нет.

– Хм… правда? – Смущение вмиг исчезло с лица кригарийца. На меня опять смотрел нахальный пьяница, который заявился на чужой пир и, пока его не погнали взашей, пытался вкусить как можно больше наслаждений. – Ну тогда я лучше придержу эту вещицу у себя, потому что дохлому бахору она все равно ни к чему. Да и тебе – тоже… А теперь пошли отсюда, а то я слышу какой-то шум, и он мне не нравится…

Я родился в этом дворце, провел в нем все свое детство и мог бы ходить по нему с закрытыми глазами. Что мне и захотелось сделать после того, как мы с ван Бьером вышли в коридор. Мне хотелось зажмуриться так крепко, как не хотелось этого даже тогда, когда отец впервые привел меня на площадь смотреть казнь. Увы, но сейчас я не мог отгородиться от окружающего меня ужаса так легко. И не только потому что повсюду рыскали враги. Просто идя с закрытыми глазами, я бы запинался за разбросанные повсюду вещи, обломки мебели и человеческие тела. И в итоге отстал бы от Баррелия, который двигался с оглядкой, но быстро, а я боялся, что он передумает и бросит меня на растерзание канафирцам.

– Хватит скулить! – прорычал он мне, не успели мы пройти и двух десятков шагов. – Если невмоготу, возьми в рот какую-нибудь тряпку и прикуси ее! И шевели ногами, а то плетешься, будто в штаны нагадил!.. Или что, правда, нагадил?

– Н-нет, – ответил я, хотя и не шибко уверенно. Поди определи, чем на самом деле здесь воняло, если в коридоре и без моего дерьма хватало других источников смрада.

Я что, и правда скулил? Честно говоря, не замечал, что я издаю какие-то звуки – настолько ужаснуло меня разгромленное убранство дворца. И ладно, если бы я взирал на один лишь бардак. Куда больше меня пугали трупы. Они валялись повсюду, покрытые огромными кровоточащими ранами, в разорванной одежде, или же вовсе без нее. У многих трупов не хватало конечностей, а то и голов. Многие были изуродованы, ослеплены и таращились на меня дырами пустых глазниц. У многих были вскрыты глотки и животы. Их лоснящиеся в свете факелов внутренности валялись рядом, на роскошных этнинарских коврах и звериных шкурах. Многие мертвые женщины – и служанки, и шлюхи, – лежали в неприглядных позах с широко раздвинутыми ногами. Лица многих из них были изрезаны в кровавые лоскуты. И не только лица, но и груди, животы, бедра, а также то, что находилось промеж ног. Не иначе, у бахоров была страсть уродовать у насилуемых женщин те части тела, которым испокон веков поэты всего мира – в том числе Канафира, – посвящали стихи и баллады.

И повсюду была кровь. А также вонь. Так много крови и вони, что меня сразу затошнило, однако каким-то чудом не вывернуло наизнанку.

– Но я… я ведь знал этих людей! – вновь захныкал я. – За что их так?!.. За что?!

– Да ни за что, – огрызнулся Пивной Бочонок. – Волку в овчарне не нужна причина, чтобы убивать. Бахорам не нужна причина, чтобы убивать тех, на кого их науськали. Лучше не думай об этом, щенок! Думай о том, как выбраться отсюда. Потому что если ты грохнешься в обморок, я тебя на своем горбу не потащу…

– Гайларахарр!!! Амиргаддир!!! Илькурраш!!! Гайярим иль да бахор!

Раздавшиеся впереди вопли вылетали из одной глотки. Но возникший у нас на пути, дюжий канафирец орал так истошно, что у меня от страха едва не подкосились ноги.

– И тебе большой привет, шакалья отрыжка! – пророкотал ему в ответ монах, вмиг забыв обо мне и развернувшись лицом к врагу. – А ты, гляжу, обнюхался своего чудо-порошочка, раз тебя на подвиги потянуло.

Нюхательный порошок, о котором упомянул Баррелий, назывался фирам. И был он у канафирцев в гораздо большем почете, чем вино. Причем он не только дурманил голову, но и придавал человеку невиданную, порой даже самоубийственную храбрость. Немудрено, что бахоры тоже пользовались фирамом, ведь откуда бы еще взялась храбрость у тех, кто зверски насиловал и убивал женщин.

Продолжая орать, смуглый громила вскинул над головой огромный тесак и ринулся на кригарийца.

– Налей мне чарку полную, красавица Мари! – вновь запел разящий перегаром ван Бьер, выступая навстречу противнику. – А после юбку длинную повыше задери!..

Я глядел на них обоих вытаращенными глазами, трясся от страха и не верил, что у Баррелия хватит сил остановить чокнутого убийцу. Громила мчался к нам с такой скоростью, что грозил сшибить с ног и меня, и монаха, что уступал ему и в росте, и в ширине плеч. Но монах явно считал иначе. И я искренне надеялся, что им по-прежнему руководит рассудок, а не плещущееся у него в желудке вино.

Бахор и кригариец сшиблись друг с другом всего в трех шагах от меня.

Ну или как – сшиблись… За миг до столкновения ван Бьер все-таки отшагнул в сторону. Вот только чем-чем, а трусостью это точно не было.

Тогда, у Вонючего ручья, я успел насмотреться на жертв кригарийца. Но этот человек был первым, которого он зарубил прямо у меня на глазах. Он прикончил его двумя молниеносными ударами. Но для меня – зрителя, – эти два удара слились в один, поскольку между ними не было паузы. Уклонившись, монах одновременно с этим нанес врагу встречный удар в живот. Вернее, канафирец практически сам налетел на меч Баррелия, распоров себе брюхо от правого бока до левого. Это вынудило его резко остановиться, что, впрочем, не остановило его кишки. Они со смачным хлюпаньем вылетели из разверзнутой утробы и шмякнулись прямо к моим ногам. А в следующий миг поверх кишок грохнулась отрубленная голова бахора. Которую ван Бьер снес так быстро, что я этого даже не заметил.

А не заметил я этого, потому что стоял, согнувшись пополам, и блевал на рассыпанные передо мной, человеческие внутренности. Так что когда к ним добавилась отсеченная голова, я без зазрения совести окатил блевотиной и ее. А поскольку сей «натюрморт» находился прямо возле моего лица, рвота скрутила меня с еще большей яростью. И я исторг из себя не только остатки сегодняшнего ужина, но еще и, похоже, обед. Или, возможно, это были ошметки моего несчастного желудка – поди тут разбери…