Читать книгу - "Кладезь бездны - Ксения Медведевич"

Тот сказал:

– У эмира-предателя должны быть сообщники. Много сообщников, о мой халиф.

– Мне нужны доказательства. Бессудных казней и убийств я не допущу.

– Подойди сюда, о Хинан, – вдруг кивнул золотистой головой лаонец.

Девушка скользнула вперед с опытной грацией танцовщицы.

– Она добудет нам доказательства, – подтвердил Абу аль-Хайр.

– Как?

– Сколько стихов ты помнишь на память, о Хинан?

– Не более десяти тысяч, – смутившись и закрываясь рукавом, ответила она.

– Она запомнит пару разговоров, – морозно улыбнулся сумеречник. – И еще больше имен.

– Одобряю, – наконец кивнул повелитель верующих. – Арву я не приму. Пусть ее приготовят для… внутренних покоев…

И халиф тяжело вздохнул.

Да, нелегко ему приходится. Великая госпожа Буран известна своей ревностью. Собственно, на этом и строился весь план…

– Ты сказал, меня ожидают четверо. Я принял двоих, не принял одного. Четвертый?..

– Разрешения предстать перед эмиром верующих покорнейше ожидает Тарег Полдореа.

Когда ритуальная фраза отзвучала, Абу аль-Хайр зажмурился.

И правильно сделал.

– Что-оо?!.. – заорал аль-Мамун.

Якзан аль-Лауни отрешенно молчал, переводя глаза с одной резной балки на другую.

– Я был лучшего мнения о тебе, о Якзан! Как ты посмел?! Как ты посмел привести его перед мое лицо?! И это после того, что он вытворил в Медине?!

От крика на лбу аль-Мамуна выступили жилы. Да, крепко ты достал своего господина, Тарик, ох, как крепко…

Лаонец поднял и опустил уши. Затем искренне удивился:

– В письме Ибрахима аль-Махди – сплошное вранье.

Буря тут же стихла.

– Что?..

– Вранье. – Для верности еще и кивнув, лаонец опять принялся выгуливать взгляд по потолочной резьбе.

Потом, пользуясь потрясенным молчанием аль-Мамуна, добавил:

– Тарег Полдореа защищал Медину и ее жителей в воротах Куба-альхиба. Почтеннейший Абу аль-Хайр ибн Сакиб сражался с ним плечом к плечу и может подтвердить мои слова. И все его люди – тоже.

К чести аль-Мамуна нужно было сказать, что он овладел собой очень быстро:

– Мне не нужны свидетели для подтверждения твоих слов, о Якзан.

Как обидно-то, сколько народу ехало. Ну-ка встряну:

– Прости меня, о мой халиф, за непрошеный совет. Но тот, кто оболгал Тарика, преследовал свои цели.

– Выходит, все ниточки сходятся к здешнему начальнику барида… – задумчиво протянул аль-Мамун. – То-то он так из кожи лез… Но на прием не пришел, все больным сказывался…

И вдруг халиф встрепенулся:

– А ты! Якзан! Почему ты мне не сказал?!

Лаонец вынырнул из собственного личного моря:

– Ты не спрашивал меня о письме принца Ибрахима, господин.

Вот так.

Вот так вот. Ты не спрашивал.

Кто-то говорил, что Якзан аль-Лауни не в себе. Кто-то боялся его так, что не говорил о нем вообще ничего.

«Я последний из клана», – тогда, в Ятрибе улыбнулся ему лаонец из-под маски пыли и грязи. «Что-то я замешкался на этом свете», – добавил он с отсутствующим видом существа, перед чьими глазами проходит гораздо больше, чем хочется или нужно видеть ради сохранения рассудка. Вроде как свои – ну да, враждебный клан – так вот, «свои» побоялись его убивать и привезли к бедуинам связанным, с замотанной в мешок головой. Лаонцам тоже не хотелось смотреть в серо-желтые совиные глаза, вечно вперенные в какой-то пейзаж на Той Стороне. Бедуинам было на все плевать. Купцу-работорговцу тоже. Эмир Васита выдержал месяц. Выпоров сумеречника в очередной раз – Иорвет, точнее, уже Якзан, еще и говорил правду, всегда только правду – эмир решил преподнести халифу аль-Амину подарок. А что? Воин-самийа, длинноногая грациозная смерть с совиными пустыми глазами. Очень дорогой товар, не всякий может себе позволить. Только товар этот оказался воистину штучным…

Рассказывали, что новый халиф случайно услышал, как один из стражников хурс – а Якзан нес в тот день службу в зале приемов – что-то фыркнул на своем языке. Ну, после доклада очередного сановника. Потом тот же воин, уже в другой день, пробурчал что-то еще. Опять же, по-своему. Тогда аль-Мамун не поленился позвать знатоков лаонского и прозанимался с ними достаточно, чтобы понять бурчание чужеземного гуляма.

В то, что аль-Мамун учил лаонский только для этого, или вообще учил лаонский, Абу аль-Хайр не верил, но так рассказывали. Так или иначе, но эмир верующих понял: сумеречник знает ашшари. Ибо лаонец ворчал на предмет того, что кто-то очень большой враль. И присовокуплял не самые пристойные слова в адрес враля. Потом халиф вызвал сумеречника и хорошенько допросил его. А потом, думал про себя Абу аль-Хайр, эмиру верующих стало настолько страшно, что нужно было либо рубить самийа голову, либо делать его хранителем ширмы. Так Якзан аль-Лауни получил свою должность.

Кстати, о воине. Говорили также, что госпожа Мараджил уже пару раз подсылала к Якзану людей с очень длинными и острыми ножами. Лаонец каждый раз оказывался быстрее. Сахиб ас-ситр листал людей, как книги, а клинком владел не хуже, чем зеркальным почерком. Кстати, говорили еще, что Якзан аль-Лауни умеет ходить через зеркало. Враки, конечно.

…Халиф, тем временем, поносил лаонца последними словами:

– Как ты мог, Якзан?!. Ты знал и молчал! Как ты мог выставить меня дураком перед всем светом!..

Откричавшись, аль-Мамун принялся отдуваться и промакивать лоб краем чалмы.

Якзан молчал со своим всегдашним отсутствующим видом – и смотрел в потолок.

Халиф вздохнул и вдруг, ни с того ни с сего, спросил:

– Ну почему, почему Тарик сбежал из Мейнха, а? Почему он все время норовит сбежать от меня?

Абу аль-Хайр почувствовал, как поднимается у него чалма на вставших дыбом волосах. Халиф не ожидал ответа на свои горестные вопросы – он обращал их ночи, лампе, изразцам пола: словом, жаловался на судьбу.

Ответ, между тем, пришел мгновенно. Якзан аль-Лауни отчеканил:

– Тарег Полдореа полагал, что ты приказал убить своего брата, его жену и его ребенка.

Абу аль-Хайр почувствовал, как бьется где-то под потолком мотылек.

Все так же безмятежно лаонец продолжил:

– Но я сказал ему, что он ошибается, а вся вина за убийства лежит на твоей матери и матери твоего брата.

Мотылек стрекотал крылышками. Время сгустилось, как смола, и застыло.

– Позови нерегиля, раз уж ты его привез, о Абу Хамзан, – кашлянув, приказал аль-Мамун.