Читать книгу - "Граница горных вил - Ксения Тихомирова"

— Ну и чего ты тогда плачешь?

— Не знаю… не могу остановиться. Не обращай внимания.

— Угу. Не буду, — согласился я.

В конце концов, Бет все же успокоилась. Из пустой каменистой бухты мы перебрались в следующую, более живую. Там тек ручей, вдоль него росла всякая зелень. Нашлось уютно устроенное костровище (мы там с ребятами крабов варили) и лежала перевернутая лодка, но никто, кроме нас, в тот вечер туда не забрел. Бет умылась, и мы пристроились возле потухших угольков лицом к закату, который только начинался: солнце еще не докатилось до моря.

— Теперь ты можешь рассказать, при чем тут глаза? — задал я вопрос, с которого уже пытался начать разговор.

— Теперь могу. А ты действительно не знаешь? Ты объяснялся очень… грамотно. Даже не верится, что без подсказки. По глазам сразу видно, кто ты мне: суженый или просто человек — как все. Если бы мы встретились на Круге, тебе даже не пришлось бы ничего говорить — лишь поймать и удержать мой взгляд. А здесь, внизу, считается, что нужно, глядя в глаза, сказать то, что ты мне сказал. Только я думаю теперь, что это формальность. Ты и здесь удержал меня первым же взглядом. Если б ты знал, какой ты синеглазый…

— Что ж тут поделаешь?.. Но это очень страшно: вот так живешь себе, и вдруг является какой-то неизвестный человек — и все? И у тебя нет права выбора?

— А зачем оно мне?

— Но если бы я оказался, например, каким-нибудь уж совершенно отвратительным мерзавцем?

— Ты? Нет, исключено. Ты очень хороший, это сразу видно.

— В меру хороший, Бет, не обольщайся.

— Очень хороший. Я разбираюсь в людях. У меня большой жизненный опыт.

— Ну, пусть я хороший. Но мог же быть и плохой?

— Нет, не мог. Так не бывает. Ты знаешь хоть одну сказку, где бы вила досталась мерзавцу?

— А сказки — это достоверно?

— Более чем. Вилам везет на суженых.

— Но если ты просто меня не любишь?

— То есть как — не люблю? Ты серьезно так думаешь?

— Ну… я допускал, что такой вариант возможен.

— Совершенно невозможен. Если бы я тебя не любила, я бы не стала привязывать тебя к себе. А я вообще-то очень постаралась…

— Бет, я не о том. Ты тоже все сделала грамотно и очень красиво. Но я не понимаю, как можно полюбить без права выбора.

— Можешь считать, что это, наоборот, очень точный выбор. Люди, к примеру, часто ошибаются: думают, что встретился любимый и единственный, потом оказывается, что все не так. А мы не ошибаемся, мы ясно видим, кто для нас любимый и единственный.

— С другой стороны, мне ведь тоже было достаточно тебя увидеть… Да, но почему же ты тогда не захотела меня сразу выслушать? Да еще столько слез и страха? Чего было тянуть, если мы оба знали, чем дело кончится?

Бет покачала головой.

— Ты должен был выбрать свободно, чтобы потом не раскаяться. Свободно и осмысленно.

— Как я могу раскаяться, если ты моя судьба?

— У людей нет судьбы, — вздохнула Бет, — есть только свобода. Я могла оказаться для тебя не главным. Ты мог быть связан каким-то долгом (я очень этого боялась: ты как раз из тех, на кого долг прямо-таки охотится). Или вдруг тебе надо жить именно там, где ты родился. Твой народ не умирает на чужой земле?

— Нет, мы живучие. А твой?

— Мой умирает, — тихо согласилась Бет. — Лет пять мы еще можем как-то выдержать, а потом задыхаемся. У вас действительно очень трудно жить. Все это еще полбеды. Но если тебе покажется, что выбора нет, тебя загнали в угол и ты разлюбишь меня, я умру с горя. Поэтому я и хотела, чтобы ты решал свою судьбу с открытыми глазами.

— А ты напрасно думаешь, что я решал вслепую. Мне почти все было понятно, кроме некоторых деталей. Хочешь послушать нашу сказку в моем изложении?

— Хочу.

— Ну, слушай. В сказке два сюжета: один про задачу, другой про любовь. Ваша задача прилетела, как стрела, и выбила меня из «большого мира». Причем стрела на редкость точная. Нашла того, кто задачу решил, промолчал о ней, рискнул к вам приехать и может легко перебраться сюда насовсем. То есть чья-то рука использовала меня как щит. Задача не принадлежит «большому миру», там она в самом деле станет катастрофой — я теперь в этом уверен. Вот я ее оттуда и убрал. Зато я сам стал представлять опасность, и меня тоже потребовалось убрать. Надо сказать, что эту партию играет очень добрая рука. Во-первых, есть простейший способ кого-нибудь «убрать»: нет человека — нет проблем. Во-вторых, если бы я встретил здесь не тебя, а старичка-отшельника, который объяснил бы мне правила игры, я бы и спорить не стал: оставил бы все свое на другом берегу. Я, в общем, был готов к такому повороту — что надо будет отдать все. Очень опасная игра с этой задачкой. Но добрая рука, взяв все, дала взамен тебя. Это уже второй сюжет, про любовь. Он тоже построен, как полет стрелы: к тебе явился тот единственный, кого ты ждешь. Так?

— Да.

— Но ведь не ты меня вызвала сюда?

— Нет, мне такое не по силам. Странно. Я думала, у вас там все неверующие.

— А у вас?

— У нас наоборот — у нас неверующих нет. Так ты еще в Москве это обдумывал?

— Ну, как один из вариантов.

— И решил принять все это как судьбу?

— Да. Как ты меня принимаешь.

— Но я действительно тебя люблю.

— Так ведь и я тебя люблю. И менять ничего не собираюсь. Знаешь, мне сейчас в голову пришло, что ни один Иванушка ни разу не задумался, на сколько сотен лет он младше своей Василисы. И ни один об этом не пожалел. И королевством их не запугать, и к вечной молодости они относились философски. Все-таки мы, люди, мельчаем.

— Те Иванушки особенно хороши были тем, — сказала Бет серьезно, — что свободно считали в пределах трех. А дальше — на пальцах. Сто лет для них — просто абстракция, непостижимая уму.

— И правильно. Провались они, эти абстракции, куда-нибудь подальше.

Бет рассмеялась. К тому времени солнце уже село и почти стемнело. Поднялся ветер. Он дул настойчиво и ровно, будто куда-то шел.

— Может быть, на сегодня уже хватит думать? — спросил я и вдруг замер, застигнутый непрошеной идеей.

— Вот-вот, — кивнула Бет. — О чем же ты еще подумал?

— Когда я уезжал сюда, я все-таки предполагал вернуться. Если я вдруг исчезну…

— Это будет очень плохо, — подтвердила Бет.

— Есть несколько серьезных дел, которые касаются других людей. Я бы не хотел никого подводить, а чтобы все уладить, я должен вернуться не меньше чем месяца на три. Это возможно?

— Не меньше чем на полгода. У вас никакие дела быстро не улаживаются, а исчезать нужно плавно. Заодно еще раз подумаешь, правильно ли ты выбрал.