Читать книгу - "Воин поневоле - Дейв Дункан"

Было прекрасное, по-тропически томное утро, его не портили даже запахи, которые всегда сопутствуют большому скоплению людей и лошадей. Солнце уже разогнало тень около домика и теперь нещадно жгло Уолли спину – в такие утра, как это, всегда начинаешь думать о летних каникулах, о пляжах и загорелых девушках, о прогулках по лесу и о теннисном мяче. Мальчик запрыгнул на низкий парапет дороги и, раскинув руки, чтобы удержать равновесие, покачиваясь, побежал вперед Чтобы не отстать, Уолли прибавил шагу; он заметил, что дорога спускается вниз, под кроны деревьев. Спрашивать о том, куда они идут, – бесполезно: ответом будет все тот же вопрос.

Путников, шедших навстречу им, было не слишком много. Поравнявшись с ним, люди приветствовали его поклоном. Он кивал им, не останавливаясь. – Как я должен отвечать на приветствия? спросил он своего проводника. – Кивок – это то, что нужно, – ответил мальчик; стена, по которой он шел, стала шире и теперь он двигался ровнее. Его лицо было совсем рядом с лицом Уолли. – Не отвечай черным и белым. Если хочешь, то и желтым. А зеленых и синих ты должен приветствовать – прижми к груди сжатый кулак. Это значит, что ты не собираешься обнажать меч, так же, как рукопожатие означает, что ты не прячешь где-нибудь оружия. – Опять начался узкий полуразрушенный участок, и он раскинул руки. – Не улыбайся, тебе это не положено.

– И даже красивым девушкам?

Теперь во взгляде мальчика было предостережение.

– От воина твоего ранга это будет воспринято как приказ.

Уолли стал внимательнее присматриваться к людям. У тех, кто был одет в оранжевое, на лбу было четыре знака, у тех, кто в коричневое, – три. При белом цвете – один знак, видимо, знак самых юных. Одетые в черное ему не встречались, но он уже знал, что значит этот цвет – цвет раба. На детях обоего пола не было вообще ничего, так же как и на его спутнике.

– Это только для всех остальных, – продолжал мальчик. – Что касается воинов, то там все сложнее. Если просто встречаешь на улице – одно приветствие, если хочешь поговорить – другое. Имеет значение и то, чей ранг выше, и еще многое. Ловко, как козочка, он перепрыгнул через брешь в камнях и приземлился на другой стороне. – Ответ на приветствие – это и вовсе сложно.

Уолли ничего не ответил. Дорога делала поворот и уходила к домам, над крышами которых высилось огромное сооружение, похожее на собор, увенчанное семью золотыми шпилями… Храм Богини в Ханне. Именно сюда они и шли. За храмом поднималась гряда крутых голых скал, которую разрезало ущелье. Из окна домика ему было видно и это ущелье, и водопад, над которым поднимался фонтан брызг, теперь же он заметил только облачко.

На дороге то и дело попадался помет мулов и другая грязь. Сначала Уолли боялся запачкать большие пальцы ног, но в конце концов перестал обращать на это внимание. Ботинки жали, а мальчик бежал быстро, быстро даже для таких длинных ног, как у Шонсу.

Но вот стена кончилась, мальчик спрыгнул на дорогу, и они немного сбавили шаг. Внезапно их обступили деревянные дома, видимо, они вошли в город; непроходимая грязь была здесь повсюду. На грязных кривых улочках толпился народ, люди спешили, толкались, в руках у многих были узлы, некоторые катили перед собой тележки. Но для воина седьмого ранга каким-то образом всегда находилось достаточно места, и его никто не толкал, хотя теперь приветствия стали небрежны. Запах, царивший здесь, был просто ужасен.

– Кажется, больше всего коричневых? – спросил Уолли.

Мальчику приходилось пробираться сквозь толпу, чтобы не отстать, но Уолли шел все так же быстро – пусть теперь попрыгает.

– Третий ранг. Это мастера. – Он исчез за тележкой торговца и вынырнул рядом с Уолли с другой стороны. – Высший разряд ремесленников. В желтом и белом – подмастерья. Ну вот, основной курс пройден, – он широко усмехнулся.

В грязи копалось огромное количество бездомных собак; солнце закрывали высокие стены. Кружились тучи насекомых, в воздухе пахло чем-то кислым и прогорклым, человеческим потом и животными, и только лавки булочников и магазины специй дышали ароматами, и улица вокруг них превращалась в оазис.

Уолли уловил систему: белые, желтые, коричневые, оранжевые и красные. Зеленые и синие – это те, кто на самом верху, но пока что он никого из них не встретил. Очевидно, по чистой случайности.

– Но почему именно так? – спросил Уолли.

– Теперь сюда, – сказал мальчик, сворачивая в еще один узкий переулок, такой же темный, грязный и шумный; – Просто так. Потому что так было всегда. Это – обычное объяснение всему.

Одежда нищих была черна, часто ею служила просто старая, грязная тряпка. У многих такие же тряпки были и на голове… Чтобы не позорить свой цех? По знакам на лбу можно догадаться, чем человек занимается. Если впереди слышался шум и лязг, значит, близко кузница, а знаки кузнеца – конечно же, подковы. У человека, который толкает перед собой тележку с обувью, на лбу три ботинка. Но некоторые значки Уолли не мог расшифровать – угол, ромб, полукруг. – Надо бы все это сжечь и построить заново, – ворчал Уолли.

– Так и происходит, примерно каждые пятьдесят лет, – ответил мальчик. Почти во всех домах на первом этаже были магазины, над входом висела вывеска, а иногда стоял и прилавок с товаром, – он бдительно охранялся, и от этого передвигаться по улице становилось еще труднее. Кое-где, как, например, в кузнице, было видно, как люди работают: одни ткали, другие шили или крутили гончарные круги. Знак гончаров кувшин.

Уолли замечал и следы болезни – слепоту, истощение, ужасную сыпь. Повсюду царила нищета, шли старухи, сгибаясь под вязанками дров, дети работали наравне со взрослыми. Ему это не нравилось. Он видел бедность и раньше – например, в Тиджуане, но там она казалась временным явлением. А этот город выглядел таким древним, таким вечным, что от его древности нищета становилась еще безысходнее.