Читать книгу - "Тенеграф - Кшиштоф Пискорский"

– Я был один, но…

– Да ладно тебе. Ну, хватит. Съешь что-нибудь?

Он заколебался, но потом кивнул. Если чего-то сейчас он и хотел, то лишь как можно дольше оставаться в этом доме, где пахло крахмалом, сушеными травами, розовой водой, женской пудрой. В доме, наполненном исцеляющей тишиной и темнотой.

Донна принесла два оловянных кубка, наполненных разведенным водой вином, деревянную тарелку с кусочками сыра и холодного мяса и нарезанным хлебом. И’Барратора сразу вонзил зубы в мясо, обильно посыпанное грубо молотым перцем.

– Мой муж тоже так выглядел. Всегда, когда он возвращался из… ну, понимаешь. Он тогда всегда был голоден. Не говорил этого, но я видела по его глазам. Убийство вызывает аппетит.

Очередное воспоминание, о котором И’Барратора предпочитал бы не слышать.

– Ты иногда выходишь? – сменил тему.

Она пожала плечами.

– Джахейро выходит. Рассказывает мне все, что услышит на улицах. Порой болтает часами. Он умный мальчуган, ты даже не догадываешься, сколько он знает о жизни.

– Он знает, что…

Ее лицо исказила гримаса, и Арахон тотчас решил, что теперь именно он поднял неподобающую тему.

Порой ему казалось, что их разговоры – будто ухаживания двух ежей.

– Нет, конечно же, нет, – ответила она. – Ты полагаешь, что иначе я бы пустила тебя на порог? Не будь наивным, Арахон!

– Сейчас у меня есть время. Я думал, мы можем провести его вместе.

– Как? Пойти в твою таверну? Сидеть там с потными мужиками, с тем буффоном Д’Ларно и нудным Каминой? За кого ты меня принимаешь? Только этого не хватало!

– Я не это имел в виду.

– А что тогда, Арахон? Потому что я не вижу в этом городе больших возможностей для наемного разбойника и бывшей шлюхи.

Сказала она это столь мягко, с такой легкой улыбкой, что он не нашелся, что ответить. Он с трудом проглотил несколько кусков, а потом уставился на свои руки.

– Знаешь, почему ты ко мне пришел? – спросила она через минуту. – Потому что начинаешь терять контроль над собственной жизнью. Четверо убитых за день? А сколько за последнюю неделю, за месяц? Этого никто не выдержит, Арахон, разве что палачи эклезиарха. Но наверняка не нормальный человек вроде тебя.

Он беспокойно шевельнулся, открыл рот, но донна Иоранда не позволила ему говорить.

– Да, я знаю, ты считаешь иначе: что это такая же профессия, как и любая другая, и тот, кто берется за оружие, понимает, что может от оружия и погибнуть. Но подумай кое о чем другом. Четыре человека? А люди ведь не живут одиноко, каждый из них – часть большой системы, рода, у них есть друзья, сторонники. От каждого из нас расходится во все стороны целая паутина. Вырезаешь человека из сердцевины этой паутины, и она начинает рваться. Нитки расходятся во все стороны: семьи в трауре, осиротевшие дети, жаждущие мести братья, страдающие любовницы. С каждой смертью в Сериве появляется все больше таких свободных концов, все легче в них запутаться. Скажи, Арахон, когда все это рухнет? Есть ли еще какое-то место в этом городе, которое ты не зацепил своей рапирой? Полагаю, что нету, иначе бы ты ко мне не приходил. К оборванной нитке.

Фехтовальщика в очередной раз поразила проницательность этой женщины.

– Иоранда… – начал он осторожно. – Ты говоришь о какой-то паутине, о кругах по воде, которые расходятся при каждом движении. А что с людьми, чьи круги – куда шире моих? Что с Эрнесто Родригано, с Аркузоном, с грандами, королем, эклезиархом? Такие у нас времена. Серива – кипящий котел, а не спокойное озерцо, в котором лишь я мучу воду, как ты хочешь это изобразить. А если я сам – всего лишь круг? Если это из-за Ламмондов и Аркузонов, живущих в этом городе, я делаю то, что делаю?

– Да, я уже такое слышала. Винсенз рассказывал то же самое, – лицо Иоранды внезапно укрылось в тени. – Знаешь, почему я тебя не застрелила, когда ты пришел сюда впервые после его смерти? Когда я увидела, как нагло ты прокрадываешься в дом, где еще царит траур?

Он не ответил, всматриваясь в трещины на столешнице.

– Потому что смерть – это не ответ на смерть. Кровью не смоешь кровь, а лишь сильнее в ней перепачкаешься. Перерезая новые нити – не восстановишь паутину. Этого ни ты, ни Винсенз никогда не понимали. О нем я могу лишь плакать, но надеюсь, что ты это поймешь, пока у тебя есть время. Полагаешь, что смерть Аркузона никак не аукнется?

И’Барратора молчал. Медленно протянул руку, словно к пугливому зверьку, а потом положил ее на ладонь донны Иоранды. Но когда их руки встретились, глаза разошлись.

Наверняка вы раздумываете над тем, кто я такой, чтобы столь подробно наблюдать интимные моменты Арахона и вдовы Винсенза де ля Роя? Боюсь, пока что я не сниму маску. Сперва выслушайте всю историю, чтобы на суждения ваши не повлияло мое имя, профессия или степень близости с Арахоном И’Барраторой.

После ужина женщина спустилась вниз, чтобы проверить, спит ли мальчишка. Арахон почувствовал, что должен вдохнуть свежего воздуха. Отодвинул скобу на дверях в конце комнаты и вышел на маленький балкончик над спускающейся в сторону порта улицей. Выпуклая брусчатка лоснилась в свете заходящего солнца. Она ослепила И’Барратору, так что прошло некоторое время, прежде чем он заметил, что именно сделал. Вскочил, словно ошпаренный, внутрь. Ибо тень его отбрасывала длинную линию на весь переулок.

Он задумался на мгновение, какой строитель мог спроектировать в таком месте балкон без крыши, и не подкупил ли случайно Винсенз королевского инспектора. Балкончик наверняка не служил для того, чтобы проводить на нем время – разве что ночью. Для чего же он был нужен? Был ли это путь к бегству? Или, возможно, оружие?

Арахон вспомнил, как он много раз взбирался этой улочкой, чтобы добраться до задних дверей дома. Сразу же воображение подбросило ему картинку: две дюжины дворцовых гвардейцев шагают вверх по переулку, чтобы арестовать Винсенза, а он внезапно оказывается на балконе с солнцем за спиною. Отбрасывает на всех свою длинную тень и, словно пророк из легенд, раскидывает в стороны руки.

Винсенз – черный гигант, который со смехом стоит на террасе, ожидая, пока все стражники кинут оружие и тоже начнут смеяться.

А потом Арахон внезапно вспомнил другого Винсенза. Того, что умирал в его объятиях, прижимая руки к ране на груди, а меж его пальцами, из безошибочно проткнутой аорты, брызгала светлая кровь. Винсенза пропыленного и бледного, Винсенза – миниатюрку с испуганным, мраморным лицом. Помнил даже, что губы его смертельного врага двигались, словно тот желал что-то сказать, но не слетало с его губ ничего, кроме последнего свистящего вздоха.

Из задумчивости его вырвал голос вдовы.

– Планирую поставить замок.

– Что?

– На дверь. Джахейро почти достает до засова. Не хочу, чтобы он вышел туда и натворил глупостей, пока меня не будет дома.