Читать книгу - "Лицо для Сумасшедшей принцессы - Татьяна Устименко"

После продолжительной войны с полчищами Ринецеи, от некогда величавого города остались одни руины. Барон удрученно бродил среди закопченных, осыпающихся каменной крошкой остовов крепостных стен, запинался о вывороченные, вздыбившиеся после магических ударов валуны, некогда образовывавшие парапеты тонкоструйных фонтанов. Память короля Грея, дарованная Повелителю, услужливо рисовала пышные картины славного прошлого. Вот здесь, именно на этом месте, когда-то простиралась многолюдная торговая площадь, а вон там – красовалась облицованная розовым мрамором беседка. А еще выше, на холме, господствующим над ровными, как по линейке выстроенными кварталами, находился дворец правящего королевского рода. Генрих тяжело вздыхал, судорожно сглатывая подступавшие к горлу слезы. Повелители не плачут. Повелители строят и восстанавливают, пекутся о благе своих верных подданных и совершают подвиги, постойные пера самого известного летописца. А еще – о Повелителях слагают прекрасные баллады, наподобие тех, которые иногда исполняет Сумасшедшая принцесса – невозможная Ульрика де Мор…

Да, она была невозможно упряма, невозможно храбра, невозможно горда, но и позабыть ее, тоже оказалось невозможно! Впрочем, почему же была? Принцесса есть и сейчас, но Генриху она так и не принадлежит… Барон, уже не в первый раз, неловко пробовал подобрать слова, точно передававшие бы его мучительную тоску по ныне далекой Ульрике. Отчаянное уныние – терзавшее израненное, очерствевшее от несправедливого отказа сердце. Но красивые слова не собирались слушаться того, кто привык управляться с рапирой – а отнюдь не со стихами, и оказался так наивно не сведущ в делах сердечных. А страдающей душе срочно требовалось отвлечься хоть на что-то малозначительное, лишь бы только не думать поминутно об ее зеленых смеющихся глазах и малиново-сладких губах, чаще всего – сложенных в ироничную усмешку. Увидит ли он ее еще когда-нибудь? Или же ему суждено уже никогда ее не встретить?

Как заставить себя ровно плыть по течению,

Как свести две дороги – к пересечению?

На ошибках друг друга жестоко учиться,

Выжигая любовь – нелюбовью лечиться.

Только жертве подобной, цена – лишь полушка,

Если ночью от слез намокает подушка,

Исчерпались до дна и поэма и проза,

Кто кого пережмет – слишком жесткая поза.

Упустили свой шанс, нужных слов не сказали,

Нелюбовью себя за любовь наказали…

Как удар по лицу – мы поставили точку,

Только сладко ль теперь выживать в одиночку?

Каждый глупо решил показать свою твердость,

Ты, не дрогнув, любовь променяла на гордость,

Я с насмешкой сказал: « На потеху народу

Я отрину любовь. Выбираю свободу…»

Мы теперь далеки, наши чувства не с нами,

Не умея прощать, мы играем словами,

Только чаши весов, замерев навсегда —

Уравняли «когда-нибудь» и «никогда».

Я спросил: «Нам когда-нибудь встретиться можно?»

Ты ответила: «Нет. Никогда. Невозможно»

Мы пытались забыть, мы не думать хотели,

Но любовь истребить до конца – не посмели

Мы с тобою, в объятьях любовной тоски

Навсегда далеки, но навеки – близки,

Вроде слиты в одно и, однако, не схожи —

«Никогда» и «Когда-нибудь»– слишком похожи…

Ни о чем другом Генрих теперь и думать не мог. Рожденная в сердце песня, легкокрылой птицей рвалась в поднебесье, лишая барона воли и желания к дальнейшему существованию. И только тяжелая, монотонная физическая работа немного уменьшала давящий на душу груз, переводя его в спасительную, отупляющую усталость до предела измотанных мышц. Труд стал для него лучшим лекарством, а скорее – сильнейшим одурманивающим наркотиком, успешно заглушающим болезненные воспоминания и подавляющим несбыточные мечты. Поэтому и трудился Повелитель наравне со всеми от самого восхода солнца и до его заката. А потом бездумно, как подкошенный валился в свою одинокую, никем не обогретую постель, и засыпал глубоким сном без сновидений.

Но сердечная рана их Повелителя, определенно, пошла на пользу всему остальному народу сильфов. Город Силь рос и хорошел буквально на глазах. С каждым днем все выше и выше вздымались его ровные стены, весело зеленели молодые кленовые аллеи вокруг заново восстановленного дворца, а золотые пучеглазые рыбки с вуалевыми хвостиками вновь беззаботно резвились в прозрачной воде фонтанов, доверчиво всплывая на поверхность и выпрашивая хлебные крошки. Генрих не жалел золота, щедро оплачивая услуги лучших эльфийских архитекторов и магов, украшавших молодой город и создававших могучую магическую защиту, призванную усилить толщу каменных башен. И только один Марвин, с которым Генрих уже успел крепко сдружиться, отдавал свой талант совершенно бесплатно. Хотя барон не без основания подозревал, что главной причиной неожиданного трудолюбия молодого некроманта стала вовсе не внезапно возникшая симпатия к народу сильфов, а страх, испытываемый им перед грозной тещей – королевой Смертью. Да и неиссякаемая и не к месту проявляемая ревность вспыльчивой супруги Лепры, быстро и весьма изрядно утомила красавца-мага. Сестрица Оспы и Чумы отличалась поистине необузданным характером, а строительство Силя стало удобным поводом для временной разлуки с несдержанной на язык и пощечины возлюбленной. «Я должен помочь Генриху, – мягко убеждал жену Марвин. – А ты немного отдохнешь от меня, займешься новыми нарядами, пообщаешься с сестрами!» Лепра милостиво позволила уговорить себя. Впрочем, любое выдуманное оправдание всегда смотрится гораздо убедительнее, чем – оправдание правдивое.

Хрупнувший под моей пяткой ледок стал очевидным предупреждением – дальше отступать некуда. Я щурила глаза, пытаясь одновременно уследить за обеими тварями, к тому же – итак едва видимыми. « Да кто же они такие, гоблин их раздери! – злобно ругнулась я. – Какого демона потребовалось им в моих землях?» В голове постоянно вертелась какая-то важная мысль, напрямую касавшаяся этих загадочных существ. Вроде бы совсем недавно я то ли видела их мимолетно, то ли слышала от кого-то о чем-то подобном. О каких-то неведомых врагах… А может, это был сон? Но нет, хоть убей, в настоящий напряженный момент я, не смотря на все усилия разбудить спящую память, никак не могла вспомнить ничего определенного. А в следующую минуту, видимо сообразив, что добровольно топиться или проваливаться в полынью я не собираюсь, твари взвыли странными дребезжащими голосами и пошли в наступление. От их воплей у меня даже дыхание пресеклось, в жизни не слышала ничего омерзительнее. Да рядом с ними, смахивающий на привидение Хранитель галереи Трех порталов выглядел настоящим милашкой и симпатяшкой.

Наверно, меня спасла интуиция. Я не увидела, а скорее каким-то шестым чувством ощутила острое как бритва, прозрачное лезвие, стремительно пронесшееся в паре миллиметров от моей шеи, и успела плавно отклониться в сторону. В холодном воздухе закружился клочок срезанных рыжих волос. Тварь разочарованно заскрипела. Не оставляя мне времени на передышку, на меня тут же бросилось второе агрессивное существо. И опять – меня снова спасла отнюдь не собственная ловкость, а предупреждающий бледный солнечный зайчик, вовремя отразившийся от лезвия противника, одно приближение которого тут же покрывало мои локоны белым налетом изморози. Клинок Нурилона встретился с невидимым оружием. Раздалось громкое шипение, которое можно услышать, когда пышущую жаром заготовку будущего меча погружают в бочку с холодной водой.